Песок

Пытался удержаться от обморока сценариями того, что сделает, когда закончится бойня — посадит рядом Ляпу, и они навсегда уйдут с Омеги. Он вырвется отсюда, даже если придется делить тело с олигофреном, легко перестанет быть собой, очистит себя от себя. У него получится — он уже не хотел оставаться Иваном Владимировичем Покрышкиным. Омега отбила желание быть собой.

«Вот она четвертая стадия во всей красе. Нечеловеческая тоска».

ПИФ держался поближе к Ляпе, но к исходу операции загонщики перестали передвигаться вместе. Каждый выбирал собственный ритм. Шатаясь, часто — часто моргая, смахивая красный туман с глаз, они поодиночке бродили по полю и забивали оставшихся сверхчеловеков.

Восемьсот девяносто образов душевной боли. Даже глаза несчастных стали как у бельков — понять, о чем они хотят поведать невозможно. Некоторые пытались объясниться, но несли в основном околесицу.

Если вдруг находился загонщик, способный говорить на том же языке.

Если он старался понять просьбы.

Если бы он решился не опускать дубину на голову.

Если в бою все три если совпадали, муки палача и жертвы становились более мучительны.

Насыпи вдоль косогора и ниже по пляжу все больше напоминали братские захоронения. Конечно, это были не вполне могилы — из песка торчали бледные лица. Кровь проступала на песке в тех местах, под которыми упрятаны раны, нанесенные баграми загонщиков. Тела тех, кого они надеялись спасти, часто раздирали до ребер.

Многие головы, выглядывающие из песка, уже отключились. На тех же, кто еще тоскливо и испуганно вращал глазами, выл, плакал, старались не смотреть. Если у бойца оставались силы, он подходил к бедолаге и добивал деревянной ручкой багра.

Когда все закончилось, некоторые загонщики не нашли в себе сил упасть. Они бродили по вершине косогора, между холмиками и глушили — глушили — глушили ворочающихся торчков.

Картонное солнце над Омегой двинулось к закату, чтобы напомнить, сколько земного времени прошло с начала последнего дня Омеги.

От каких воспоминаний вы бы отказались?

Если бы ПИФ рассчитывал на долгую память, то подытожил бы — вид душераздирающих лиц торчков стал для него сильнейшим испытанием и самым крепким образом в сознании.

Примерно через десять часов после пробуждения Омеги вершину косогора и пляж покрыли почти тысяча холмиков. Это был результат трудов праведных всех тех, кто считал себя людьми разумными. Когда они выловили последнего буйного и угомонили баграми, ноги уже не слушались и подгибались от усталости.

Первым сошел с дистанции Орсини. Он отправился с ведром песка, чтобы припорошить очухавшегося торчка, но так и растворился среди поверженных. Наверное, прикорнул у одного из отдаленных холмиков. Луиджи знал — главное противостояние впереди. Для него требуется набраться сил.

Ляпа какое — то время с отрешенным видом бродила по полю. ПИФ поначалу испугался — не добивать ли торчков пошла, но равнодушная мысль «пусть работает, раз есть калории» заставила отвернуться от ее фигурки.

ПИФ, Гоша и несколько других ушлепков полулежали на вершине косогора не в силах оторвать глаз от поля битвы. Завораживающее зрелище — волосатые головы, торчащие из пропитанных кровью холмиков, похожих на пятнистую шкуру леопарда.

Грудь колет, во рту ощущение очень земного общественного сортира, перед слипающимися глазами пелена.

— Сорок душ на мне. Где приз? — пробормотал доктор.

ПИФ пустил по кругу пачку Lucky Strike и после того как все закурили, спросил:

— Если бы над полем битвы летали добрые ангелы, они бы догадались, что здесь происходит? Борьба добра со злом? Акт милосердия? Вакцинация против избыточного человеческого опыта?

У доктора как всегда был готов ответ:

— Мы переиграли торчков, также как чуть ранее неандертальцев, — Гоша пустил густую струю дыма в небо. — Здесь мы положили верхний предел человеку. Потому что на Омеге человек должен заканчиваться. Не двигаться выше. Большей концентрации человеком человека быть не может.

— А что начинается вместо?

— Начинается что-то другое. Пока мы не хотим знать об этом. Увы и увы со скидкой, для нас все начинается с человека, человеком и заканчивается. Аминь.

— Знаешь, доктор, — дрожащим голосом признался ПИФ. — Когда я был маленьким, мы любили закапывать друг друга в песок.

Он все больше чувствовал — это море, эта земля, это проясняющееся от туч небо постепенно становятся его собственностью, все больше принадлежат ему. Еще один бой и…

— У тебя было счастливое и очень опасное детство, дружок. Постарайся побыстрее о нем забыть. Ну что, прекращаем кровопролитие и прочие гуманитарные радости? — Гоша повернулся к другим ушлепкам, улегшимся на косогоре, и заговорил по-английски. — Именно сейчас мы можем вернуться на Землю. Запомните и передайте всем, кто слышит или может слышать. Сегодня последний и неплохой шанс уйти. Исполнить ваши мечты. Завтра мы будем просто мертвыми сорняками.

— Может быть, некоторые не хотят возвращаться, — пробормотал ПИФ. — Хотят лучшей участи. Еще раз попытать шанс, который дала им Омега.