Песок

…бесконечно долго возвращался. Чувствовал — многим соседям уже удалось уйти. Я же словно застрял в мусоропроводе. Ни туда, ни сюда — вне пространства и времени. Ровный изматывающий зуд в голове заставлял вновь и вновь бросаться на Землю, чтобы искать.

Несколько раз пробовал остаться на Омеге чуть дольше, в очередной раз наладить подобие быта, но стоило вынырнуть, словно в сон попадал. Кругом ощущение такой удушающей нереальности, что перехватывало горло. Я не сомневался — задохнуться мне не удастся, не удастся перестать существовать, выключиться, забыть и забыться. То, что осталось от моего разума, уверено требовало найти прибежище на Земле.

Наверное, это последний (или первый) из человеческих инстинктов — стремление возвращаться. Куда бы то ни было. Идти вперед, потом искать пути отступления. Вот и весь круговорот жизни.

Не знаю, сколько я блуждал, обращался в слабые искорки в чужих головах, незаметно для них тлел, остывал, выпадал обратно на Омегу в свой непрекращающийся кошмар.

Спустя вечность непрерывных поисков я превратился в рефлекс — бесконечные погружения в чужие судьбы, отчетливое понимание: «мне здесь нет места! — эти тела и сознания не мои, никогда не станут моими», кошмарные пробуждения на Омеге, туманные, одышливые передвижения по дому, рот, как у рыбы хлопающий губами, бессмысленные прогулки вокруг боярышников… и обратное погружение на Землю.

Я истлевал сам в себе, метался, выныривал снова нырял в поисках своего места, одухотворения, обретения форм.

Чтобы я не приносил с собой, какими бы истинами и откровениями не пытался ухватиться за чужие сознания, они безжалостно выплескивали, исторгали меня. Некоторые даже не замечали моего появления. Упертые, сферические, глухие, замкнутые! Не происходило ни малейшего взаимопроникновения. Я не мог заслужить роли участника или стороннего наблюдателя их судеб. Я по — прежнему оставался НИЧЕМ во всем величии и угрюмой завершенности этого слова.

Человеку научились пересаживать сердце свиньи. Привить инородную душу и разум представлялось намного более сложным. Несмотря на многочисленные приступы шизофрении, коими я был свидетелем, утверждаю — психи, рассорившиеся с головой, столь же непробиваемы… я искал — искал — искал, надеясь найти организм, который сдастся.

Неужели люди (себя я уже не относил к ним) так сильны, совершенны и завершены, что не допустят кого — то или чего — то, готового разделить с ними судьбу, привнеся лишь толику своего?