Песок и золото

— Может... хоть выпьешь чаю? Я пуэр приготовлю. У тебя ноги какие вон мокрые, — сбивчиво заговорила Рита.

— Ну чай, в принципе... если с лимоном, — я взял с полок несколько книг, бросил поверх одежды. Мокрые джинсы решил оставить здесь. А то все остальные вещи промокнут.

* * *

Мы молча сидели в кухне. Играло радио «Джаз». Рита присматривалась ко мне, пытаясь понять, запугиваю я ее или решился уйти на самом деле.

Время от времени я ей улыбался.

— Чай очень вкусный. У тебя там где-то лежали эклеры.

Рита замешкалась.

— Да... у меня... эклеры, — она достала пачку из холодильника, положила, не развернув, на стол, повернулась лицом к окошку.

Я неторопливо, со смыслом поел. Стал озираться в поисках салфетки, но в итоге просто вытер руку о штанину. Я нашел сумку сам. Сумка лежала на антресоли, пыльная. Аккуратно разложил по отсекам вещи.

— Я ухожу, — повторил я негромко. — Мы, наверное, уже не увидимся.

Молчание. Показалось, что Рита что-то обдумывает, но через секунду в ее глазах зажглись животные огоньки, и, рыча, Рита бросилась на меня с кулачками. Я крепко схватил ее за руки, но взметнулась нога, и сделалось очень больно. Я с трудом осел. Рита упала на матрас и заревела в голос.

— Сука... я так любила тебя! — закричала она сквозь слезы.

— А я все еще люблю тебя, как и всех...

— Да шел бы ты на хуй вместе со всеми божьими тварями!

— Я ухожу, — снова сказал я, и, не поднимаясь с пола, стал залезать в сырые кеды. Как же больно, какая сильная боль. Никогда прежде я не получал по яйцам.

— Что это за гнилые отмазы... Божьи твари вот эти вот... Что ты из себя хоругвеносца тут строишь?

— Евнуха, ты хотела сказать.

— Евнуха! Думаешь, я не знаю, что ты сейчас Яну пойдешь ебать? Да ты просто ждал повода!

Я хотел было ответить ей, но подумал, что в этом нет никакого смысла. Рита рыдала и корчилась на матрасе. Зеленые сопли текли из носа, смешиваясь со слезами, но это не казалось мне чем-то неприятным.

— Прощай, — сказал я и вышел на лестницу. Уже у лифта услышал снова животный крик. Что-то треснуло и упало. Стихло.

Я зашел в лифт. В голове как в ускоренной съемке пронеслось все еще раз — и ее губы и зубы, и Большой Каменный мост, и храм, и матрас, и кухонный нож с бледным лезвием. Было жаль, что все вышло именно так.

Дверцы закрылись.

Рыбы возле воды

Женя пришла на работу пораньше, проверила клетки, подсыпала корм, приклеила ценники. Потом вспомнила, что надо проверить аквариумы, и проверила их.

Она работала в зоомагазине давно — близко к дому, рядом с животными, хороший график.

Женя — прямые короткие волосы, крупная, татуированная. Одежда — синие джинсы, черные балахоны: вчера — Slipknot, сегодня — «Гражданская оборона», завтра — опять Slipknot. Раз в неделю Женя ходила к психологу, мяса не употребляла, алкоголь не пила.

Краткая биография у нее такая: с трудом закончила школу, поступила на зоотехнический факультет, недоучилась, работала медсестрой в больнице, чистила клетки в зоопарке, вышла в финал Кубка Москвы по муай-тай, а теперь вот уже третий год, как работала в зоомагазине «Бетховен».

Ее коллегой был кассир Николай Валерьевич — приятный округлый человек с седыми усами. Николай Валерьевич больше всего на свете любил заводить непринужденные разговоры, и заводил их со всеми, кто попадал в его поле зрения, но с Женей он старался не заговаривать без явного повода и, встречаясь с ней взглядами, почти всегда опускал глаза.

Больше всего в работе Жене нравился утренний ритуал проверки клеток. Он был и тревожным (вдруг за ночь умер кто), и приятным одновременно (ведь ей все радовались). Жене особенно нравились хомяк Миша, похожий на до самой нижней черты опустившегося бомжа, почему-то вечно намокший, как будто ухмыляющийся глупо, и еще какой-то мутант, то ли свинья, то ли грызун, странное существо с пятачком, которое все почему-то называли морской свинкой. Их обоих никто не хотел брать, они жили в клетке годами. Женя заботилась о них: кормила и иногда брала на дом.

Сегодня Женя была слегка раздражена. Проснувшись и только спустив ноги с кровати, она сразу вступила в кошачью лужицу. Горячую воду отключили. Овсянка просыпалась, и пришлось подметать пол, а с утра это очень трудно. А еще первым же посетителем оказался какой-то дед с энергичными вытаращенными глазами, который стал ей рассказывать, какой мудак и волюнтарист был генсек Хрущев.

Отвернувшись от деда без лишних слов, что выглядело довольно грубо, она стала перекладывать мешки с кормом, а потом и вовсе ушла в отдел с аквариумами. «Если бы не Хрущев, уже бы коммунизм настал», — крикнул из другого отдела дед, но за ней не последовал.

А следом за дедом, с трудом разминувшись с ним в дверях, в магазин протиснулся высокий худой парень. Он был одет в мятые штаны и рубашку, застегнутую на пару пуговиц. В глаза особенно бросился высокий и белый как кость лоб, с налипшими на него рыжими волосами. Волосы уже начинали редеть, хотя посетитель выглядел очень молодо.

Он остановился, взглянул на Женю измученными глазами и что-то пробормотал.

— Что? — переспросила Женя.