Песок и золото

Я попытался схватить пакетик, но она предвидела это и успела снова сжать его в кулачке. Теперь вырвать его незаметно было почти невозможно. Но я все же попытался, и произошла короткая и почти бесшумная борьба, в результате которой она укусила меня за руку. Рядом с нами сидела женщина с двумя детьми. Раньше она время от времени на нас поглядывала, а теперь смотрела совершенно открыто, упрямо, не отводя хитрых глаз.

— Соберись, котик. Нам просто нужно вынюхать все до приземления. Это не так уж сложно.

— Я не буду, я же не сумасшедший.

— Тогда прикрой меня своим могучим плечом, дорогой. Видишь, как эта чокнутая таращится?

— А нельзя сделать это в туалете, а не у всех под носом? — зашептал я ей в самое ухо, а она чуть придвинулась, и я невольно коснулся губами ее лица.

— Там очень сильная качка, и все такое грязное, я не могу, — она захлопала глазами, опять дурачась.

Несколько раз глубоко вздохнув, я чуть успокоился. Я понял, что и мне бы не помешала одна маленькая хорошая дорожка, иначе можно вообще свихнуться. Дождавшись своей очереди, я прошел в туалет с тем, что оставалось. Дорожка получилась толстая и неопрятная, и она не доставила мне ни малейшей радости.

В самолете все спали, и Лиля, разгоряченная, страстная, порывалась сделать минет, мы ругались и целовались, а оставшуюся часть полета смотрели трехчасовой фильм про вампиров.

* * *

Солнечным ранним утром мы приземлились в аэропорту Саньи. Хотя всюду были пальмы, и южный воздух врывался через раскрытую дверь, и форма китайских пограничников была такой экзотической, светлой, — лица у них были такие же скучно-мрачные, как у обитателей худших российских присутственных учреждений.

Оказалось, нужно сфотографироваться и заполнить анкеты на маленьких желтых бумажках, чтобы получить визу. Ручек на всех не хватало. Мы ждали своей очереди, привалившись друг к другу. Нужно было бегать и суетиться, отвоевывая по отдельности ручку или хотя бы огрызок карандаша, анкету, русскоговорящего гида, чтоб перевел вопросы, и ко всему этому мы оказались не готовы.

Впереди был виден автобус с затемненными стеклами, в котором наверняка во всю мощь работал кондиционер, но до автобуса были рамки. Не факт, что нам суждено было их пройти. Я думал о том, какое нас может ждать наказание согласно китайским законам — смертная казнь или все же пожизненное заключение. Уверенности в том, что Лиля избавилась от всего порошка, не было, но и сил, чтобы переживать — тоже.

На багажной ленте никак не появлялся наш чемодан. Уже все получили свои, и лента вращалась впустую. Вся группа туристов ждала нас. Наконец, к нам приблизился гид и показал в сторону служебного помещения. За столом сидел пограничник с костлявым лицом и черными вздернутыми бровями. Двое других, полноватых и вполне добродушных на вид, стояли по бокам. Наш чемодан, распахнутый на столе, казался чужим и незнакомым. Может, удастся прикинуться, что мы его и не знаем?

Я посмотрел на Лилю — ее лицо ничего не выражало. В ответ на мой взгляд она небрежно потерла блестящий лоб сухой сложенной вчетверо салфеткой. К горлу подступил ком, и ноги сделались очень слабыми, слегка надломились, и показалось, что я сейчас просто обрушусь на пол, как мешок, под весом сломавшейся подпорки.

— Что случилось? — спросил я.

Пограничник, покопавшись среди вещей длинной неумелой рукой-ковшом, выудил наконец маленькую бутылочку. Это была жидкость для линз. Через пару минут мы получили наш чемодан обратно.

* * *

— Все китайцы дебилы. Они не читают книг, поэтому и не знают, что у людей бывают проблемы со зрением, — сказала Лиля, когда мы шли по салону автобуса, чтобы занять последние места в конце.

Вентилятор хлопал над головой, автобус плавно поворачивал на крутых поворотах, и тонкая полоса моря, бледно-бирюзовая, призрачная, то пропадала, то появлялась опять, и тянула к себе мучительно.

Лиля каким-то образом уже успела чуть загореть, и я одновременно думал о том, что ей не пойдет загар, и что люблю ее. Она разлепила губы, я поцеловал ее, и нам стало липко и сладко, как будто мы испачкались в растаявшем мороженом. Лиля тихо вздыхала, вздымалась бледная грудь, и, поцеловав ее в ухо, я убрал локон волос и сказал что-то ласковое. Я подумал, что это все еще правда — я очень сильно ее люблю. Положив голые ноги мне на колени и откинувшись головой на стекло, она смотрела на меня с интересом. Наши пальцы тесно переплелись, и она то сжимала, то разжимала их, как будто в такт бьющемуся сердцу.

Китайский гид с мультяшными утиными губами, не похожий на азиата ничем, кроме разреза глаз, сообщил нам, что он певец, и спел с раздражающим акцентом какую-то русскую песню, узнаваемую с первого слова — что-то вроде «Катюши», или «Клёна зеленого», я сразу забыл о ней. Лиля негромко подпевала ему и смеялась.

Я надеялся, что мы сможем сразу сходить в душ и уснуть на свежей постели, но до заселения было еще два часа, и пришлось идти обедать, оставив вещи у регистратуры.