Песок вечности

Неподалеку, в тени одинокой смоковницы, стоит римский воин в красной тунике, сверкающих доспехах и в шлеме. Уму непостижимо, как он выдерживает в нем в этом пекле! Он стоит и думает, глядя на Распятого посредине: «Кто же этот человек? И почему после того, как его распяли, он отказался от вина?» Римлянин чувствует: этот Распятый – не обычный смертный, от него словно идет волна чего-то… Римлянин не знает, как это правильно назвать: он солдат и не искушен в словах. А если бы был он в них искушен, то сказал бы: «святости». И воин осознает, что присутствует при чем-то необычайном, сверхзначительном. Он не знает арамейского языка и потому не понимает, к кому Распятый обращал свои слова и что они значат, но догадывается… Этот воин – римский центурион, то есть командир сотни, центурии, и его имя – Гай Кассий Лонгин.

Он чувствует, что должен что-то сделать для Распятого. Но все, что он может своей властью, – это прекратить Его страдания. И тогда он берет в руки копье и вонзает Ему в подреберье. Из раны вытекает кровь и сукровица. Распятый вздрагивает, затем вытягивается на своем кресте и произносит единственное слово. К своему изумлению, Лонгин его понимает – это слово: «Свершилось!» Час девятый: в этот момент земля сотрясается, и на глазах у всех занавес в Храме разрывается сверху донизу.

– Истинно, – произносит Гай Кассий Лонгин, сжимая копье, – истинно сей человек – Сын Божий…

– Что это было? Что произошло? – Аня словно очнулась ото сна, в который она только что была погружена. Как же это случилось? Она словно была там, на страшной Лысой горе, среди выжженной серой земли. Словно стояла там, у ног Распятого. Как же она снова оказалась здесь, на террасе?

Она бросила взгляд на Макса. Тот сидел с расширенными глазами и выглядел как ныряльщик, выплывший на поверхность после глубокого погружения.

Оба посмотрели на Сержа. Он сидел в своем кресле, задумчиво глядя в одну точку, словно бы отключившись от окружающего.

Внезапно Серж резко выпрямился и, побарабанив пальцами по подлокотнику, произнес:

– Вот так Копье Лонгина начало свой путь.

Аня и Макс молчали, все еще во власти того, что только что пережили – словно прожили сами. Они еще не вполне верили в то, что вернулись сюда, на террасу с красивыми белыми стульями.

– А дальше, – вновь заговорил Серж, – много темного и порой странного. Не особо внятного.

– Что вы имеете в виду, Серж? – все-таки спросила Аня, хотя еще не вполне отошла от погружения. Ее неуемное любопытство было уже основательно подогрето.

– Копье Лонгина, как сообщают, будто бы принадлежало в разное время и Карлу Мартеллу, и Фридриху Барбароссе. Говорили, что и Наполеон стремился им завладеть, но австрийцы его вывезли куда подальше и спрятали. В общем, множество всяких баек.

– Баек? – переспросила Аня. – То есть эти люди им в действительности не владели?

– Этим особам просто приписывается обладание Копьем, так как они знаменитости. Теперь сказали бы: «медийные персоны». – Сарказм Сержа бил ключом. – А на самом деле им владели совсем другие люди.

– Кто? – спросил Макс.

Серж взглянул на него с совершенно непередаваемым выражением. Затем щелкнул своей неизменной зажигалкой и перевел взгляд на платан, росший у самой террасы.

– Это – не медийные персоны, – ответил он без всякого выражения, слегка растягивая слова. – Они предпочитали находиться в тени. И да позволено им будет там оставаться.

Повисла тягостная пауза.

– И что с ним стало дальше, с Копьем Лонгина? – разрядила своим вопросом возникшую неловкость Аня.

– В начале ХХ века оно было помещено в сокровищницу Габсбургов во дворце Хофбург в Вене. Это – место, доступное для публики, музей. И там произошло событие, имевшее колоссальные последствия: Копье увидел один молодой человек, уроженец городка Браунау-на-Инне, неудавшийся художник, которого звали Адольф Гитлер. Да, Вена. Хофбург. Незадолго до Первой мировой войны. Музейный зал…

…Музейный зал с застекленными витринами, где выставлены всевозможные ценные реликвии и артефакты: как положено, снабженные инвентарными номерами, распределенные по разделам и сопровожденные табличками с подписями и краткими сведениями об экспонате. Тут же, разумеется, и предупреждающие надписи: «Руками не трогать!»

Небольшая группа людей разного вида и возраста, ведомая экскурсоводом, осматривает экспозицию. Это не коллеги, сослуживцы или соученики, а просто группа, случайно сложившаяся из разрозненных посетителей.

Среди них затесался и бледный темноволосый молодой человек с непослушной челкой и усиками, держащийся несколько особняком. Немного отстав от экскурсии, он задерживается то у одного, то у другого экспоната, не слишком внимательно читая надписи. Взгляд его блуждает, он явно погружен в себя.

В данный момент он рассеянно читает текст описания одного из экспонатов. Выглядит он довольно странно: что он делает здесь, коль скоро музейная экспозиция не вызывает у него большого интереса? Может быть, просто греется?

Но внезапно он вздрагивает, отрывает взгляд от таблички, которую читал, и начинает прислушиваться к тому, что говорит экскурсовод.