Песталоцци. Воспитатель человечества

Вот сидит за столом человек — уставший, отчаявшийся, потерявший, как ему самому искренно кажется, ни много ни мало — дело жизни. У которого нет денег, больна жена, а ребенка скоро надо будет отправлять учиться, но не ясно, на какие средства.

И вот этот самый человек начинает свою первую книгу не с нытья, не с плача о неудаче, но с постановки самых главных вопросов человеческого бытия.

Таков Песталоцци. Он всегда сам себя ощущал вовсе даже не чудаком, а гражданином мира, Вселенной.

Как, может быть, ни покажется парадоксальным, это ощущение себя, если угодно — жителем Вселенной всегда спасало нашего героя в самые тяжелые моменты жизни. Он учит воспитывать детей не для чего-либо, а для того чтобы они улучшили качество человечества. Иной подход ему не интересен.

Об этом — его первая книга «Вечерние часы отшельника».

Его книга афоризмов — быть может, одна из самых возвышенных книг о воспитании, которые когда-либо писало человечество.

Судите сами.

«Стремясь удовлетворить свои потребности, человек находит путь к этой истине в глубинах своей природы. На этом пути младенец у груди матери, насытившись, познает, чем является для него мать, которая будит в нем любовь и благодарность».

«Человек, отец своих детей! Не направляй их ум на очень отдаленные предметы, пока не окреп еще на изучении близкого, и избегай принуждения и напряжения».

«Отчий дом, ты школа нравов и государства!»[73]

Работа идет стремительно. Переносить на бумагу свои мысли, как бы беседуя с невидимым собеседником, оказалось занятием и интересным, и спасительным.

Благодаря стараниям Фюссли первая книга Песталоцци «Вечерние часы отшельника» вышла из печати в 1780 году.

И не имела никакого читательского успеха. Вообще. Попросту говоря: она с треском провалилась в продаже.

Во все века читателей интересует не некий возвышенный взгляд, а конкретный совет. А еще — хорошо бы, чтобы этот совет был включен в рамки какого-нибудь сюжета, желательно дидактического или сентиментального, и чтоб — люди были живые, и мораль в конце.

Фюссли был прав.

«Вечерние часы отшельника» имели, пожалуй, лишь один положительный результат: наш герой понял, что писать книги — интересное занятие. А коли так — у него, наконец-то, появился азарт.

Иоганн Генрих Песталоцци приковывает себя к столу и начинает сочинять. Пишет истово, страстно — как все, что он делает в жизни, — не поднимаясь по многу часов.

Откуда этот человек берет силы? Как ему удается — повторю еще раз — любую неудачу превращать в трамплин, чтобы еще быстрее лететь в будущее? Почему он не сдается никогда, даже в таких ситуациях, когда другой бы уже скурвился и спился?

Можно, конечно, считать, что наш герой — эдакий паровоз, сносящий любые препятствия на своем пути и мчащийся к цели. Такой образ. Мне нравится моя метафора.

Только она ничего не объясняет. Как же так? Не раз, не два, но — постоянно: упирается в препятствие, кажущееся непреодолимым, отталкивается от него и — летит в будущее!

Характер? Божий Промысел? Чудо? Все это вместе плюс что-то неясное?

Нет ответа. Так бывает с гениями — не все, что с ними происходит, возможно разгадать.

Остается только пример для нас. Если, конечно, получится его взять.

В это время слухи о сумасшествии Песталоцци стали распространяться с особой силой и страстью. Они имели, я бы сказал — массовый характер.

Этому, в немалой степени, способствовал тот факт, что наш герой… сжигал написанные им произведения. Не раз, не два — шесть!

Песталоцци сжег шесть своих повестей только по той причине, что они ему не нравились. Ему казалось стыдным их печатать, и он их уничтожал!

Представляете картину? Человек, находящийся на грани нищеты, целыми днями пишет и сжигает написанное, хотя Фюссли утверждает, что на любой книге можно попытаться хоть что-то заработать.

Но Песталоцци нужна не любая книга, а та, которой он будет вправе гордиться. Никакие другие ему не интересны…

Наш герой не делает тайны из того, что он сжигает свои рукописи. Ему это представляется вполне естественным: зачем сохранять книгу, если она кажется тебе неудачной?

Снова вспоминается Борис Пастернак: «Не надо заводить архива, / Над рукописями трястись».

Песталоцци так и делает, будто каким-то мистическим образом знает строки, которые будут написаны через века.

Слухи о сумасшедшем человеке, который сначала собрал в своем доме беспризорников, а потом пишет и тотчас сжигает свои произведения, распространяются далеко за пределы Нейгофа.

Иначе как «сумасшедшим» Песталоцци уже не называют. Все жалеют Анну, не понимая, почему она никак не уйдет от своего безумца.

Как нередко случалось в жизни нашего героя: впереди только пустота и бездна.

И вот тогда…