Пестрыя сказки [старая орфография]

— Пріхавши на станцію, я взлезъ на печку отогрть душу…… и когда, по разчисленію моему…… лошадь должна была возвратиться на постоялый дворъ… я вышелъ ее провдать, но однакоже во всю ту ночь ни лошадь, ни тло не возвращались… на другой день утромъ я поспшилъ на то мсто, гд оставилъ кибитку… но уже и тамъ ее не было… полагаю что бездыханное тло мое отъ ухабовъ выпало изъ кибитки и было поднято прозжавшимъъ Исправникомъ, а лошадь уплелась за обозами… посл трехъ недльнаго тщетпаго искапія, я, увдомившись нын о объявленіи Рженскаго Земскаго Суда, коимъ вызываются владельцы найденнаго тла… покорнйше прошу оное мое тло мн выдать, яко законному своему владльцу…… причемъ присовокупляю покорнйшую просьбу дабы благоволилъ вышеписанный Судъ сдлать распоряженіе… оное тло мое предварительно опустить въ холодную воду, что бы оно отошло… если же отъ случившагося паденія есть въ томъ частоупоминаемомъ тл какой либо изъянъ… или оное отъ морозу гд либо попортилось…… то оное чрезъ Узднаго Лкаря приказать поправить на мой коштъ и о всемъ томъ учинить какъ законы повелваютъ въ чемъ и подписуюсь… —

„Ну, извольте же подписывать” сказалъ Севастьянычь окончивши бумагу.

— Подписывать! легко сказать! говорятъ вамъ, что у меня теперь со мною рукъ нту — он остались при тл; подпишите вы за меня, что за неимніемъ рукъ…—

„Нтъ! извините, возразилъ Севастьянычь, едакой и формы нть — а просьбъ писанныхъ не по форм, Указами принимать запрещено; если вамъ угодно: за неумніемъ грамоты… ”

— Какъ заблагоразсудите! по мн все равно… —

И Севастьянычь подписалъ: „къ сему объясненію за неумніемъ грамоты, по собственной просъб просителя, Губернскій Регистраторъ Иванъ Севастьяновъ сынъ Благосердовъ, руку прпложилъ.”

— Чувствительнйше вамъ обязанъ, почтейнйшій Иванъ Севастьяновичъ! Ну, теперь вы похлопочите чтобъ ето дло поскоре ршили, — не можете себ вообразить какъ не ловко быть безъ тла!.. а я сбгаю покуда повидаться съ женою… будьте уврены, что я уже васъ не обижу… —

„Постойте, постойте, Ваше Благородіе, вскричалъ Севастьянычь, въ просьб противорчіе… — ?какъ же вы безъ рукъ уклались… или уклали въ кибитк свое тло?… тьфу къ чорту, ничего не понимаю.”

Но отвта не было. Севастьянычь прочелъ еще разъ просьбу, началъ надъ нею думать, думалъ — думалъ…

Когда онъ проснулся, ночникъ погасъ и утренній свтъ пробивался сквозь обтянутое пузыремъ окошко. Съ досадою взглянулъ онъ на пустой штофъ, предъ нимъ стоявшій… ета досада выбила у него изъ головы ночное произшествіе; онъ забралъ свои бумаги не посмотря и отправился на барскій дворъ въ надежд тамъ опохмлиться.

Заседатель, выпивъ рюмку водки, принялся разбирать Севастьянычевы бумаги и напалъ на просьбу иностраннаго недоросля изъ дворянъ…

„Ну братъ Севастьянычь” вскричалъ онъ прочитавъ ее „ты вчера на сонъ грядущій порядкомъ подтянулъ; екую околесную нагородилъ… послушайте-ка Андрей Игнатьевичъ,” прибавилъ онъ, обращаясь къ уздному Лкарю, „вотъ намъ какого просителя Севастьянычь предоставилъ,” и онъ прочелъ уздному Лкарю курьёзную просьбу отъ слова до слова, помирая со смху. „Пойдемте-ка, господа, сказалъ онъ наконецъ, вскроемте ето болтливое тло, да если оно не отзовется, такъ и похоронимъ его по добру по здорову, — въ городъ пора.”

Ети слова напомнили Севастьянычу ночное произшествіе —, и какъ оно ни странно ему казалось, — но онъ вспомнилъ о пятидесяти рубляхъ, общанныхъ ему просителемъ, если онъ выхлопочетъ ему тло, и сурьёзно сталъ требовать отъ Засдателя и Лкаря чтобъ тло не вскрывать, потому что етимъ можно его перепортить такъ что оно уже никуда не будетъ годится, — а просьбу записать во Входящій обыкновеннымъ порядкомъ.

Само собою разумется что на ето требованіе Севастьянычу отвчали совтами протрезвиться, тло вскрыли, ничего въ немъ не нашли и похоронили.

Посл сего происшествия, мертвецова просьба стала ходить по рукамъ, везд ее списывали, дополняли, украшали, читали, и долго Рженскія старушки крестились отъ ужаса, ее слушая.

Преданіе не сохранило окончанія сего необыкновеннаго происшествія: въ одномъ сосднемъ узд разсказывали что въ то самое время, когда лкарь дотронулся до тла своимъ бистуріемъ, владлецъ вскочилъ въ тло, тло поднялось, побжало и что за нимъ Севастьянычь долго гнался по деревн, крича изо всхъ силъ: „лови, лови покойника!”

Въ другомъ же узд утверждаютъ, что владлецъ и до сихъ поръ каждое утро и вечеръ приходитъ къ Севастьянычу, говоря: „?Батюшка Иванъ Севастьянычь, чтожъ мое тло? ?когда вы мн его выдадите?” и что Севастьянычь, не теряя бодрости, отвчаетъ: „А вотъ собираются справки.” Тому прошло уже лтъ двадцать.

III ЖИЗНЬ И ПОХОЖДЕНІЯ ОДНОГО ИЗЪ ЗДШНИХЪ ОБЫВАТЕЛЕЙ ВЪ СТЕКЛЯННОЙ БАНК, или Новый Жоко (классическая повсть.)

Il n'est point de serpent, ni de monstre

odieux,
Qui par I'art imit'e, ne puisse plaire
aux yeux.

Boileau.