Пестрыя сказки [старая орфография]

„Отъ Рженскаго Земскаго Суда объявляется, что въ вдомств его, на выгонной земл деревни Морковкиной-Наташино тожъ, 21 минувшаго Ноября найдено неизвстно чье мертвое мужеска пола тло, одтое въ срый суконный втхій шинель; въ нитяномъ кушак, жилет суконномъ краснаго и отчасти зеленаго цвта, въ рубашк красной пестрядинной; на голов картузъ изъ старыхъ пестрядинныхъ тряпицъ съ кожанымъ козырькомъ; отъ роду покойному около 43 лтъ, росту 2 арш. 10 вершковъ, волосомъ свтлорусъ, лицемъ бль, гладколицъ, глаза срые, бороду бретъ, подбородокъ съ просдью, носъ великъ и нсколько на-сторону, тлосложенія слабаго. Почему симъ объявляется: не окажется ли оному тлу бывшихъ родственниковъ или владльца онаго тла; таковые благоволили бы увдомить отъ себя въ село Морковкино-Наташино тожъ, гд и слдствіе объ ономъ, нензвстно кому принадлежащему тл производится; а если таковыхъ не найдется, то и о томъ благоволили бъ увдомить въ оное же село Морковкино.”

Три недли прошло въ ожпданіи владльцевъ мертваго тла; никто не являлся и наконецъ Засдатель съ Узднымъ Лкаремъ отправились къ помщику села Морковкина въ гости; въ выморочной изб отвели квартиру Приказному Севастьянычу, также прикомандированному на слдствіе. Въ той же изб, въ заклти, находилось мертвое тло которое на завтра Судъ собирался вскрыть и похоронить обыкновеннымъ порядкомъ. Ласковый Помщикъ, для утшенія Севастьяныча въ его уединеніи, прислалъ ему съ барскаго двора гуся съ подливой, да штофъ домашней желудочной настойки.

Уже смерклось. Севастьянычь, какъ человкъ оккуратный, вмсто того чтобъ по обыкновенію своихъ собратій, взобраться на полати возл только что истопленной и жарко истопленной печи, — разсудилъ за благо заняться приготовленіемъ бумагъ къ завтрешнему засданію, по тому боле уваженію что хотя отъ гуся осталися одн кости, но только четверть штофа была опорожнена; онъ предварительно поправилъ свтильню въ желзномъ ночник, нарочито для подобныхъ случаевъ хранимомъ старостою села Морковкина, — и потомъ изъ кожанаго мшка вытащилъ старую замасленую тетрадку. Севастьянычь не могъ на нее посмотрть безъ умиленія: то были выписки изъ различныхъ Указовъ, касающихся до земскихъ длъ, доставшіяся ему по наслдству отъ батюшки, блаженной памяти Подьячаго съ приписью —, въ город Рженск за ябды, лихоимство и непристойное поведеніе отставленнаго отъ должности, съ таковымъ впрочемъ пояснениіемъ, чтобы его впредь ни куда не опредлять и просьбъ отъ него не принимать, — за что онъ и пользовался уваженіемъ всего узда. Севастьянычь, невольно вспоминалъ, что ета тетрадка была единственный кодексъ которымъ руководствовался Рженскій Земскій Судъ въ своихъ дйствіяхъ; что одинъ Севастьянычь могъ быть истолкователемъ таинственныхъ символовъ етой Сивиллиной книги; что посредствомъ ея магической силы онъ держалъ въ повиновеніи и Исправника и Засдателей, и заставлялъ всхъ жителей околодка прибгать къ себ за совтами и наставленіями; почему онъ и берегъ ее какъ зеницу ока, никому не показывалъ и вынималъ изъ подъ спуда только въ случа крайней надобности; съ усмшкою онъ останавливался на тхъ страницахъ, гд частію рукою его покойнаго батюшки и частію его собственною, были то замараны, то вновь написаны разныя незначущія частицы, какъ то: не, а, и и проч., и естественнымъ образомъ Севастьянычу приходило на умъ: какъ глупы люди и какъ умны онъ и его батюшка.