Пьесы

Серж. Теперь ты, веришь в гомеопатию…

Марк. Я уже ни во что не верю.

Серж. Ты не находишь, что Иван здорово похудел?

Марк. И она тоже.

Серж. Они подрывают свое здоровье с этой женитьбой.

Марк. Да. Они смеются.

Серж. А у Паулы все в порядке?

Марк. Все в порядке. (показывает на Антриоса) Ты куда ее повесишь?

Серж. Еще не решил. Там. Или там?… Там как-то слишком напоказ.

Марк. Ты ее возьмешь в раму?

Серж(смеясь от всего сердца). Нет!.. Нет, нет…

Марк. Почему?

Серж. Ей не нужна рама.

Марк. Да?

Серж. Пожелание художника. Она как бы бесконечна. Вписывается в антураж… (Он жестом подзывает Марка и показывает ему срез полотна). Иди посмотри, видишь?..

Марк. Это что, пластырь?

Серж. Нет, такой специальный крафт… Сделанный самим Мастером.

Марк. Забавно, что ты называешь его мастером.

Серж. А как по-твоему я должен его называть?

Марк. Ты говоришь «мастер», ты мог бы сказать «художник» или… как его там… Антриос…

Серж. Да?…

Марк. Ты как-то так произносишь «мастер»… ну ладно, это не имеет значения. Что мы имеем? Попробуем остановиться на чем-то конкретном.

Серж. Уже восемь часов. Мы пропустили все сеансы. Просто невыносимо, что этот малый, который ни черта не делает — ты согласен? — вечно опаздывает! Ну куда он подевался?

Марк. Пойдем поужинаем.

Серж. Да, пять минут девятого. Мы договорились между семью и половиной восьмого… А что ты хотел сказать? Как я произношу слово «мастер»?

Марк. Да ничего. Я собирался сказать глупость.

Серж. Нет, нет. Скажи.

Марк. Ты так произносишь «мастер» как нечто бесспорное… Мастер… Что-то божественное…

Серж(смеется). Для меня это и есть божественно! Не думаешь же ты, что я выложил бы целое состояние за простого смертного!..

Марк. Конечно.

Серж. В понедельник я ходил в Бобур, и знаешь сколько там Антриосов?.. Три! Три Антриоса! В Бобуре!

Марк. Впечатляюще.

Серж. И мой не самый плохой!.. Слушай, я вот что предлагаю, если Ивана через три минуты не будет, мы сматываемся. Я нашел великолепный лионский ресторан.

Марк. Почему ты такой взвинченный?

Серж. Я не взвинченный.

Марк. Да нет, взвинченный.

Серж. Я не взвинченный, да нет, пожалуй взвинченный, потому что его сверхтерпимость, неспособность настоять на своем, недопустимы!

Марк. На самом деле, это я тебя раздражаю, а ты отыгрываешься на бедном Иване!

Серж. На бедном Иване, ты что смеешься, почему ты должен меня раздражать?

* * *

Серж. Он меня раздражает, это правда. Он меня раздражает. Эти медоточивые речи. Насмешка в каждом слове. Такое впечатление, что он силится быть любезным. Не будь столь любезным, старина! Не будь же таким приторно любезным! Именно приторно любезным.

* * *

Марк. Неужели это из-за Антриоса, из-за покупки Антриоса?… Нет все это началось гораздо раньше… А именно с того дня, когда говоря о произведении искусства, ты без тени юмора произнес слово «деконструкция». Меня задел не сам термин «деконструкция», а та важность, с которой ты его произнес. Ты сказал это так серьезно, так ответственно, без всякой иронии, именно так ты произнес «деконструкция», друг мой. В тот же день надо было дать ему по морде.

* * *

У Сержа. Марк и Серж в тех же позах, что мы их оставили.

Марк. Лионский ресторан, говоришь. Там наверное тяжелая пища? Жирновато, сосиски… как ты думаешь?

Звонок в дверь.

Серж. Восемь часов двенадцать минут.

Серж идет и открывает Ивану дверь. Иван проходит в комнату, не переставая говорить.