Пьесы

Филипп (открывая дверь ключом). Спасибо. А я думал, не заперто. (Входит.) Я не смог перейти дорогу. Перейти дорогу. Перейти дорогу. Если вслух сказано «переход запрещен» — это больше, чем красный сигнал светофора. И там всюду было полно милиции и ОМОНа. Проезд по улице, по-моему, тоже закрыт. Я пошел вдоль тротуара, и у перекрестка меня остановили. А в проходном дворе, дворе, дворе… стоял Гмырь. Я побежал, не оглядываясь. Знаю, что нельзя оглядываться, когда Гмырь.

Лариса. А я сегодня хотела пройтись по магазинам…

Филипп (меняясь в голосе). А уже здесь, перед дверью... Это ужасно! (Всхлипывает, вытирает глаза платком.) Мне вспомнилось… когда я был маленьким… это, кажется сразу после рождения… Но так ясно, словно сон наяву. Я лежал в палате вместе с другими… было холодно… то есть формально, по градусам Цельсия, было, наверное, тепло… но в каком-то другом смысле — жутко холодно. Почти как в морге… то есть на столах все лежали, как в морге, и у каждого к ноге была привязана картонка с номером… И было тихо, никто не плакал, хотя — младенцы… Ну, ведь это же страшно, когда не плачут — правда? (Возвращается к двери, запирает ее на ключ.)

Лариса. Ты что, подслушивал?

Филипп. Это в каком смысле?

Лариса. У нас тут разговор был на детскую тему.

Человек в халате. Как раз об этом обычае отнимать ребенка у матери сразу после рождения и перемещать в общую палату. Это, знаете, серьезно — рвутся нити естественной привязанности между ребенком и матерью и так далее, с вытекающими последствиями. Вот не так давно был случай, когда молодая мать…

Филипп. Вы хотите сказать, что я стоял здесь под дверью и слушал, а потом стал что-то такое придумывать в тему… с какой это стати?

Человек в халате. Успокойтесь. Спонтанная регрессия — это бывает. Хотя обычно наша память не заглядывает так глубоко. А что касается драматичных подробностей — не придавайте значения. Память склонна фантазировать. Или, может быть, на фоне регрессии имело место предвосхищение событий, взгляд в будущее... в котором каждый из нас будет вот так лежать на столе... с номерком привязанным.... или почти каждый. У вас прежде были случаи предвидения событий? Может быть, вещие сны снились. Нет?

Филипп. Нет.

Ипполит. А мне снились.

Филипп. Здравствуй, Ипполит.

Ипполит. И ты здравствуй.

Филипп. Кажется, нам пришло время поговорить как мужчина с мужчиной.

Ипполит. Мужчина с мужчиной, затем и пришли.

Филипп. Поговорить.

Ипполит.Прояснить отношения, отношения, отношения…Господи, столько лет жили, и все ничего, и вдруг — на тебе.

Филипп. Ага. (Подходит к столу, садится, наливает себе, пьет.) Это сходство с моргом … не оставляет меня… как-то гнетет до сих пор. И еще... мне показалось, когда вспоминал, что кто-то снял с моей ноги номерок... или он сам отвязался... а потом привязал снова. Это фантазия памяти да?

Человек в халате. С точки зрения логики не исключены оба варианта.

Филипп. Тогда, может быть, он уже не мой номерок привязал, а чей-то другой. И в итоге выходит, меня подменили на кого-то другого, и я — это уже не я?

Лариса. Бедненький. Иди, я тебя пожалею.

Человек в халате. В принципе такая подмена возможна... и с новорожденными младенцами это проделать проще, чем с мертвецами. Их еще плохо знают в лицо в том мире, куда они пришли, — то есть младенцев. Но ваше «Я» здесь ни в коем случае не страдает. Это местоимение всегда указывает на того, кто его произносит — независимо от того, кем он является на самом деле.

Филипп. Значит, я это я — уже облегчение. Но остается вопрос — кто я.

Человек в халате. Трудно сказать. Допустим, к примеру, что вы с Ипполитом лежали младенцами в одной палате и вас перепутали друг с другом… Тогда все равно вы в полной мере остаетесь Филиппом, а он — Ипполитом, потому что имена вам дали уже после того, как перепутали.

Филипп (после паузы). Не совсем так, потому что имя мне выбрали еще до рождения. Так что, родившись, я уже сразу был Филиппом… или Ипполитом?

Ипполит. А мне еще раньше выбрали имя. Заранее решили назвать по дедушке.

Филипп. Тогда выходит, что ты в какой-то степени Филипп, а я в какой-то степени — Ипполит. То есть я — это как бы отчасти ты, а ты — отчасти я.

Ипполит. Точно. (Пожимают друг другу руки.)

Лариса. Вы что, ошизели? Между вами три года разницы.

Филипп. Но представить-то можно, если хочется…

Ипполит. Допустить с точки зрения логики… А?

Некоторое время все сидят за столом, молчат.

Человек в халате. Я про случай хотел сказать, когда молодая мать… или не такая уж молодая, потому что ребенку было года три, не меньше… он мог, конечно, открыть холодильник, но сварить пельмени еще не умел, а она… у подруги был день рождения, день рождения, день рождения… и опомнились  через две недели в двухстах километрах за городом.