Пьесы и сценарии

И вышли они — на разбросанный бригадный двор с одним домиком и одним малым сараем. Домик был, наверно, контора: на верхушке его чуть шевелился бледно-розовый флаг с оборванным краем. А сарай имел лишь такую ширину, что в одну строчку умещался лозунг: «Вперёд, к победе коммунизма!», всё же множество кирпично-ржавых, облезло-голубых и облупленно-зелёных машин неизвестного назначения с хоботами, жерлами, зацепами, и цистерны, и полевая кухня, и прицепы с подпёртыми или опущенными дышлами — всё было разбросано и покинуто на большой площади такой же изувеченной, изрытой земли, где и ногой почти пройти было нельзя. и только один человек в чумазой робе всё бродил от машины к машине, наклонялся, поднимался, что-то смотрел. Больше не было никого.

Да на холме работал один трактор.

И другого пути не было. Кое-как по колдобинам пересекли они бригадный двор. Иннокентий хромал. Снова было жарко. Они спустились к реке опять.

А она текла под бетонный мост. Уравнивал скучный прочный мост оба берега. Кажется, это было шоссе.

— Подловим попутную? — сказал Иннокентий. — Не возвращаться ж на станцию опять.

День был в середине, а прогулка при конце.

Под мостом они обнаружили родничок. Сели, стали пить.

Но тут послышался сильный гул наверху. Они вышли и из-под откоса стали смотреть на дорогу.

По шоссе катилась вереница одинаковых новеньких грузовиков под новеньким брезентом. До горы не было видно им конца, и на другую гору ушла голова колонны. Были машины с антеннами, техобслуживания, с бочками «огнеопасно» или с прицепными кухнями. Расстояния между машинами точно выдерживались метров по двадцать — и не менялись, так аккуратно они шли, не давая бетонному мосту умолкнуть. В каждой кабине с военным шофёром ещё сидел сержант или офицер. и под брезентами сидели многие военные: в откидные окошки и сзади виднелись их лица, равнодушные к покинутому месту, и к мимобежному, и к тому, куда гнали их, застылые в сроке службы.

От того, как Клара с Иннокентием поднялись, они насчитали полсотни машин, пока стихло.

И опять под мостом шуршала вода у торчащих надпиленных опор прежнего деревянного.

Иннокентий опустился на камень у родничка и сказал потерянно:

— Жизнь — распалась.

— Но в чём? но в чём распалась, Инк? — с отчаянием вырвалось у Клары. — Но ты же всё обещал мне объяснить — и ничего не объясняешь!

Он посмотрел на неё больными глазами. Взял обломанную палочку как карандаш. и на сырой земле начертил круг.

— Вот видишь — круг? Это — отечество. Это — первый круг. А вот — второй. — Он захватил шире. — Это — человечество. и кажется, что первый входит во второй? Нич-чего подобного! Тут заборы предрассудков. Тут даже — колючая проволока с пулемётами. Тут ни телом, ни сердцем почти нельзя прорваться. и выходит, что никакого человечества — нет. А только отечества, отечества, и разные у всех…

Шарашка. Прогулочный дворик.

Его крайняя, отдельная тропка, у снежного сугроба, упирается в ствол большой липы. Спиной к стволу отлёг СОЛОГДИН. Лицо его — застывшее блаженство. Он — даже неприлично хорош собой. К нему лицом стоит НЕРЖИН, уже в комбинезоне и старой, потёртой фронтовой шинели.

НЕРЖИН: Всё успел сказать. Подтвердила, что адрес помнит, всё передаст!

СОЛОГДИН (весь в задумчивой улыбке): Спасибо, Глебчик.

НЕРЖИН: А Надюша моя… вынуждена будет разводиться…

Падают редкие, некрупные снежинки. Нержин подставил ладонь. Упала одна, другая, и на шинельный рукав. Отчётливо шестигранные, не сразу и тают.

НЕРЖИН (медленно, с перерывами): Не хочется ни говорить, ни слушать… Теперь медленно протягивать через себя… Но и на шарашке, как в лагере, — где побудешь один?

СОЛОГДИН (переменённым голосом): Осторожно, не брякни чего, Руська идёт.

Из-за спины Нержина подходит РУСЬКА — с непритворённым взглядом, лицо его дышит чистотой. Но он заметил заминку.

РУСЬКА: Друзья! Мне очень обидно, что я — с открытой душой, рассказал вам про мою двойную игру, а на меня косятся мои же доверенные. Я подошёл к вам — предложить: хотите, завтра в обеденный перерыв я вот здесь, на дворе, продам вам всех христопродавцев в тот самый момент, когда они будут получать свои тридцать серебреников?

СОЛОГДИН (изумлённо): Да как же ты это сделаешь?

РУСЬКА (очень весело): А это преимущество моей разведслужбы у Шикина. Завтра каждый Иуда будет получать свои серебреники за третий квартал этого года.

НЕРЖИН: Резинщики! Уже и четвёртый отработали — а они только за третий? Почему такая задержка?

РУСЬКА: Очень во многих местах надо подписывать служебную ведомость. В том числе буду получать и я.

— и как же платят? У нас наличных не бывает.