Пьесы и сценарии

Они смотрят друг на друга через диссертационный заваленный стол.

— Видишь ли, Надя. Я не хотела бы тебя обидеть. Но, как сказал наш общий друг Аристотель, человек есть животное общественное. и вокруг себя мы можем раздавать веселье, а мрак — не имеем права.

Надя сидит пригорбившись, уже очень немолода эта посадка. и выговорила убито:

— А ты не можешь понять, как бывает тяжко на душе?

— Как раз я — очень могу понять. На отца и брата мы с мамой получили похоронные в одну неделю. А мама долго, тяжело болела — и тоже умерла. Тебе тяжело — но нельзя так любить себя. Нельзя себя настраивать, что ты — одна страдалица в целом мире.

Надя уступила, солгала, кивнула на диссертацию:

— Простите, девочки, измучилась я. Нет больше сил переделывать, сколько можно?

И Оленька сразу примирительно:

— Ах «низкопоклонство»? Иностранцев повыбрасывать? Так это ж не тебе одной.

В отворот жакета она вколола рубиновый цветочек брошки и душится. Она рдеет, она вся — нарастающее счастье.

И Люда уже забралась в небесно-голубое платье, тем лишив свою неубранную постель веероподобного прикрытия. Перед зеркалом освежает подкраску бровей, ресниц. и уже надела боты, потянулась за шубкой. Тут Надя резко кивнула на её постель и сказала с отвращением:

— Ты опять оставляешь нам убирать за тобой эту гадость?

— Да пожалуйста, не убирай! — вспыхнула Люда и сверкнула выразительными глазами. — и не смей больше притрагиваться к моей постели! — Её голос взлетает до крика: — и не читай мне морали!

Сорвалась теперь и Надя, и всё невысказываемое прорвалось в крик и у неё:

— Ты должна понимать! Ты оскорбляешь нас! Может у нас быть что-нибудь другое на душе, чем твои вечерние удовольствия?

— Завидуешь? У тебя не клюёт? Если ты заблудилась вместо монастыря в аспирантуру — так сиди в углу и не будь свекровью! Надоело! Старая дева!

— Людка, не смей! — кричит и Даша.

Очнулась Муза и, угрожающе в сторону Люды, размахивая читаемой книгой:

— Мещанство живёт! и торжествует!

Все пятеро стали кричать своё, не слушая других и не соглашаясь с ними. Надя, как была, в том лучшем, что надевала на свидание, бросилась плашмя на кровать и накрыла голову подушкой.

Люда снова перепудрилась, расправила над беличьей шубкой вьющиеся белые локоны, спустила чуть ниже глаз вуалетку и, не убрав-таки постели, но в уступку накинув одеяло, ушла.

И Оленька, подведя кудри под шляпку, юркнула в меховушку с жёлтым воротником и пошла к двери.

Так их комната отправила в мир один за другим два прелестных и прелестно одетых соблазна.

Снег за окном усиливается, там уже темнеет. Зажгли свет — а он оказался багрово-тусклый, в полнакала. и комната стала совсем унылой.

ДАША (отчаянии): Опять фаза выпала! Повесишься тут. Музочка, пойдём в кино!

МУЗА: А что идёт?

— «Индийская гробница».

— Но ведь это — коммерческая чушь.

— Да ведь в корпусе рядом…

Вышли. и тут же Даша через дверь:

— Надюша! Щагов пришёл. Встанешь?..

Надя сорвала с головы подушку — и, уже на ногах, поправляет перекрученную юбку, гребнем приглаживает волосы.

ЩАГОВ — в шерстяной гимнастёрке с планочками орденов, в диагоналевых брюках. Армейская выправка: такой может нагнуться, но не сгорбиться.

ЩАГОВ: Простите, Надя… Я — не вовремя?..

НАДЯ (поспешно): Нет-нет, что вы!

(Какое облегчение: в жёлто-багровом полумраке не были видны её опухшие от слёз глаза.)

— Я сегодня и днём к вам приходил, но вас целый день не было.

— Да…

— Хотел пригласить вас погулять. А сейчас можно у вас посидеть?

У него низкий твёрдый голос, неторопливо говорит, от него — спокойствие.

— Да, конечно, конечно!

Оглядывает, какой бы стул ему подать, — но Щагов сам выбрал, перенёс к диссертационному столу и сел — так получилось, что совсем близко от Надиной кровати.

ЩАГОВ: При таком свете мы и в шахматы поиграть не сможем.

— Да, пожалуй…

— и на «Индийскую гробницу» никак не хочется. Когда прошлый раз вы позвали меня в кино — было удачней.

— Вы находите? А это не слишком было своевольно?

— Никак! Я очень оценил каждый знак вашего внимания ко мне.

— Простите, не могу вас ничем угостить.

— А я — никак не за этим.

Странная мысль: сбоку не наклонялся к ним надзиратель, и можно говорить о чём угодно. Однако они почему-то оба молчат. Но так близко они сидят — он взял её за кисти, руки в руки. и сказал, разделяя слова паузами:

— Как… мне… вас… понять?..

НАДЯ (невнятно, не сразу): В чём?.. понять?..

Он перебрал её руки к локтям. Она не сопротивлялась. Он перебрал — к плечам.

ЩАГОВ: Вы… знаете… как… горит… сухое… сено?

НАДЯ (упавшим голосом, почти шёпотом): Наверно, так… Огонь до небес… А потом кучка пепла…

ЩАГОВ (твёрдо): До небес!!

НАДЯ (совсем слабо): и — кучка пепла?..

— Так зачем же вы швыряете — швыряете — швыряете огнём в сухое сено??

— Разве я?.. Вы могли так истолковать?

— А как иначе?.. и уже не раз.

Пересел на кровать рядом с ней — и всю забрал в объятие.

И — целует.

Она уронила голову к нему на грудь. Молчание.

Так, держа её всю обнявши, Щагов чуть раскачивается вместе с ней, как баюкает.