Читаем Пьесы и сценарии полностью

Великодержавному мне, может, москалю

То, что им, не видно с высоты господской?

Может, не жил я в России и России не люблю?

Но позвольте! — но не Ленин!! Но не Троцкий!!

Думал: наши жалобы и вопли — а не вздорны?

Русь отдав! — не Мекленбургское какое-нибудь графство,

Может, проглядели мы источник новотворный

В том обещанном народоправстве?

Херсонесский воспалённый промелькнул маяк.

Скрылся в темноте.

Родина моя! Увидимся ли мы ещё? и как?

И когда? и где?..

ХОЛУДЕНЕВ

Свиделись.

ВОРОТЫНЦЕВ

Не думал так зажить,

В отдалённость. Время, люди — всё сменилось.

Но, однако, ждали мы, что нам пошлётся милость

Перед смертью — Родину освободить!

Нет!! и двадцать пять прошло — и снова нет!!

И теперь ещё — на сколько лет?

И опять — союзников предательский отшат.

И опять — у красных наш солдат.

Надо было на соломку эту мне сюда добресть,

С вами вместе неразваренные зёрна эти есть,

Да послушать, посмотреть, какие вы! —

Да куда вы выросли, да как вы стали знать их, —

Я благодарю Тебя, Создатель,

Что большевики — уже мертвы.

Раньше наших.

XОЛУДЕНЕВ

Маркс и Ленин! Отхватили вы по ломтю

Молодости нашей! Не побыв на фронте,

Да Европы не видав, да не развидев солнца

Чудно-новым через эти ржавые пруты, —

Так и были б мы барано-оборонцы! —

Были — что мы? были — кто мы?

Громоздили ваши томы

Сундуками пустоты!..

Дивнич перешёл к двери и там беседует с Кулыбышевым, сидя на соломе.

ДИВНИЧ

(вещим голосом)

Скоро! скоро пред народом богомольным

В клубах ладана восстанут алтари,

Русь наполнят звоном колокольным

Церкви и монастыри.

Мой народ измученный! Надейся!

Над тобою Божье осияние.

Удививши мир своим злодейством,

Удивишь его ты покаянием.

Проторится новая тропа

К запустению святынь поруганных,

Повалит спасённая толпа

За священниками, за хоругвями!

КУЛЫБЫШЕВ

(ковыряя в носу)

Эт’ да, эт’ верно. Но только, вишь, церква

Я сам закрывал.

Дивнич изумлённо откидывается.

Двадцатипятитысячник мне: не будь опечален!

Думает за вас партия, правительство

и лично товарищ Сталин!

Церковь закрыть — вот вам ссыпной пункт!

Что ты, говорю, — да все бабы в бунт!

Темнота, говорит, наплевать!

И вправь, отперлась деревня чуть не вся, —

А мы, актив, — за них подпися, подпися.

Штук по десять каждый.

ДИВНИЧ

И ты?

КУЛЫБЫШЕВ

Да-к, делай что хошь! —

Без меня, вон, полотнища. Уж где рубь, там и грош.

ХОЛУДЕНЕВ

Как-то мы росли, не чувствуя Лубянки,

На щеках носили жар безпечного румянца…

Вот ирония! — сражались вы — у Франко,

Я ж мечтал — бежать к республиканцам!..

ВОРОТЫНЦЕВ

Раз единственный я там вкусил победу!

Кажется, мы там неплохо подрались,

За Москву и за Орёл — в Мадриде и в Толедо

Хоть на пару сотых разочлись!

Гром замка. Входит, шатаясь, бледный Медников и, натыкаясь, как слепой, идёт к своему месту. Все спящие, как и в первый раз, вздрагивают, поднимают головы и тотчас же вновь их опускают.

ХОЛУДЕНЕВ

Вася, как?

МЕДНИКОВ

Шестые суточки, браты!

Ой, поспать! поспать бы хоть немного!

(Падает на солому и засыпает.)

ДИВНИЧ

Но тогда скажи, старик, но ты —

Веришь ли ты в Бога?!

КУЛЫБЫШЕВ

А?

ДИВНИЧ

Ты в Бога веришь ли?

КУЛЫБЫШЕВ

Я?

ДИВНИЧ

Да!

КУЛЫБЫШЕВ

В Бога?

ДИВНИЧ

В Господа, в Спасителя!

КУЛЫБЫШЕВ

М-молчать беда,

Говорить — другая. Как эт’ ты хочешь — да ли, нет ли?..

Жизни нашей — вон они, петли…

Возьмёт, как кота

Поперёк живота, —

По полу катаешься, всех святых вспомянешь.

А стелется жизнь скатёрочкой —

на иконы те бабьи не глянешь.

Сейчас мы все тут — изменники родины, —

Руби малину, коси смородину!

Но я сперва не за то попал,

А что ведомость раздаточную порвал

Да колхозницам хлебушка ещё по разу раздал,

Куды! Без этого б до весны перемёрли.

Мне не корысть была — у меня-то в доме полно.

Вот оно, тут стоит, вот подходит к горлу, —

Как называется? Что — оно?

Как бы задумываются или дремлют. Воротынцев и Холуденев тоже спят. Вступает музыка, тягостной мелодией тюремного пробуждения. Люди тяжело мечутся на своих местах, борясь между сном и бодрствованием. Подают реплики, как в бреду, и снова роняют головы.

ЕЛЕШЕВ

Что со мной? Я сплю или мечтаю?

Дивный сон! Как быстро ты померк!..

Снова снилась мне головка золотая —

Эльза Кронеберг!

Боже мой! В тюрьме так страшно пробужденье!

Тяжкий миг! Всю ночь тебя гоню.

ДРУГОЙ ГОЛОС

Воли нет для жизни…

ТРЕТИЙ

Силы — для движенья…

ЧЕТВЁРТЫЙ

Смысла — наступающему дню…

ЕЩЁ КТО-ТО

Мутный свет меж прутьев еле брезжит…

Громкий поворот ключа в двери. Все вздрагивают, разом поднимают головы. Но дверь не открывается, головы падают.

ЕЩЁ ОДИН

Как кинжалом в сердце — поворот ключа.

ХОЛУДЕНЕВ

Краткий век мой! Что ты — отжит? вовсе не жит?

Родине на займы отдан сгоряча?

Два хрустящих новеньких червонца

ГОЛОС

И за них — один измызганный взамен…

ЕЩЁ

Не для нас сегодня всходит солнце!

ПЕЧКУРОВ

Плен немецкий, а теперь — советский плен…

ЕЩЁ ОДИН

Днём обтерпишься — послушно цепь волочишь.

ЕЩЁ

Тупо смотришь на решётку, на замок.

ЕЩЁ

Но вот этот вот из краткой милосердной ночи

В день раба безжалостный швырок!

ЕЩЁ

Днём обвыкнешься — как будто так и надо…

Но вот эта каменная глыбная громада,

Утром привалившая безпомощную грудь!

ЕЩЁ ГОЛОСА

— Десять лет!

— Легко сказать!

— На пальчиках загнуть!..

— Ни жены…

— Ни матери…

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман