Пьесы и сценарии

ДИВНИЧ (наступает). У вас разруха! себестоимость безумная! магазины пустые!..

РУБИН. Жизнь только стала налаживаться, война помешала!

КУЛЫБЫШЕВ. Вали волку на холку! Война!

КЛИМОВ. Где налаживаться? В тридцать девятом по всей стране за хлебом тысячные очередя — тоже война помешала?

ГАЙ. Вы зачем Украину голодом задушили? Тоже война?

РУБИН. Вы сами себя задушили! Хлеб по ямам гноили!

ГАЙ. Да не сеяли!

РУБИН. Так надо было сеять!

ГАЙ. Для кого?! А блокаду зачем делали? (Кричит камере.) Тише! Друзья! Кто знает блокаду на Украине в тридцать первом году? Приходит в дом комсомольский пост и не даёт воды набрать из собственного колодца! Скотина непоенная подохла! Сестрёнка маленькая умерла!

ДИВНИЧ. В двадцатом веке вернулись к рабскому труду!

РУБИН. Я не могу всем сразу отвечать! Дайте мне сказать! (Вырывается на середину камеры, говорит во все стороны, ибо кругом враги.) Какая страна нам досталась в наследство?!..

ВОРОТЫНЦЕВ (встаёт). А какая?

БОЛОСНИН (от двери, яростно). Так надо было клопов сперва уничтожить, а потом революцию делать!

РУБИН (мечась серединою камеры). Безумные люди! Когда — потом? Когда — потом? Десять тысяч лет насчитывает человеческая история, и никогда в ней не было справедливости!! Рабы, доведенные до отчаяния, поднимались за Спартаком и Уотом Тайлером, в медных бунтах или в соляных, то штурмом Бастилии, то в коммунах Мюнстера и Парижа. Чаще они погибали, ещё не выпрямясь с колен, редко дотягивались до власти, ещё реже удерживали её, — но никогда им не удавалось воплотить великую мечту о земной справедливости! Потому что были слишком доверчивы ко вчерашним угнетателям! слишком милосердны к своим врагам! Потому что с сомнением и робостью они вступали на путь террора и диктатуры. и вот, когда наконец впервые за много тысяч лет выбилась и вызрела непобедимая наука революции! когда выработана неуклонная тактика диктатуры! когда учтены все ошибки всех революций истории и эта тактика впервые победила! когда новый мир, вырастающий на десятки столетий…

ДИВНИЧ. …на миллионах костей…

РУБИН. …прожил ничтожный для себя отрезок в двадцать пять лет…

БОЛОСНИН. …пол человеческой жизни!..

РУБИН (одну ногу поставив на верхний обрез параши). …вы, несчастные, жалкие людишки, маленькую жизнь которых ущемила революция, — искажаете самое её существо, клевещете на её великое светлое шествие, обливаете помоями пурпурные ризы высочайшей мечты человечества!! Вот! (Проворно взбирается на парашу, садится как положено и, приставив руки трубочками к глазам как бинокль, озирает окружающий мир.) Вот! Вот ваша обсерватория — параша! Вот с какой точки зрения вы наблюдаете и познаёте мир!

ПРЯНЧИКОВ (как флагом колышет чьей-то рваной одеждой). Лев Григорьич! Пурпурные ризы! Ха-ха! Смешно!

БОЛОСНИН (бросается к Рубину, но его держат). Я на вас фронтом шёл не для того, чтобы в камере терпеть!!

РУБИН (соскакивая с параши). Шкура власовская! (Бросается к Болоснину, но его тоже держат.)

ТЕМИРОВ. Мало им дают по десять лет, их расстреливать, трубадуров!

ГАЙ. Кого, кого?

ТЕМИРОВ. Ну, когда в трубу дурак дует — вот это трубадур!

Кормушка отпадает. Все замолкают как обрубленные.

7-Й НАДЗИРАТЕЛЬ. На «хэ».

ХОЛУДЕНЕВ. Холуденев.

7-Й НАДЗИРАТЕЛЬ. На «дэ».

ДИВНИЧ. Дивнич.

7-Й НАДЗИРАТЕЛЬ. С вещами.

Кормушка захлопывается. Уже никто не рвётся друг к другу и никого не держат. Неподвижность.

ХОЛУДЕНЕВ (тянет). Та-а-ак… Значит, заседание продолжается.

Он и Дивнич идут собирать вещи. Все молча наблюдают за их сборами.

ДИВНИЧ (собираясь). и по десять лет дают — и всё поспорить не успеваешь.

БОЛОСНИН (пересыпая Холуденеву из кармана в карман). Там сейчас нервничать будете, покурите.

ХОЛУДЕНЕВ. Ах, не успели мы с вами поговорить! Игорь! С такой ясной головой — как вы могли вернуться в Союз? Зачем?

БОЛОСНИН. На этот вопрос вам мог бы ответить мистер Черчилль! Как я верил в англичан! Меня предупреждали, а я верил. Необъяснимо, чудовищно, но, роя могилу своей собственной империи, они обманом обезоруживали нас и — отдавали большевикам! Сотни офицеров! Десятки тысяч солдат!

Дивнич и Холуденев сносят свои мешки к двери.

БОЛОСНИН (сопровождая Холуденева). Представляете, сейчас встреча: ведут меня по двору, звенит стекло, и в окне — женщина, уцепилась за решётку: «Спасите! Убивают!» — и я узнаю в ней жену моего убитого фронтового друга. Милая, славная женщина, её тут рядом истязают, и нельзя защитить, и (жест в сторону Рубина) доказывают мне, что это всё закономерно.