Читаем Пьесы и сценарии полностью

Пьесы и сценарии

ШАРЫПО (остывая). Не будь слишком умный, Соломон Давыдыч.

СОЛОМОН (Нержину). Зима ещё не наступила. Когда снег — тогда и ботинки.

НЕРЖИН. Когда работяги уже простудятся? Восемнадцатое октября. Не лето. У меня всё.

СОЛОМОН (спокойно). За это самоуправство вы будете отвечать перед начальником лагеря! Люди тут годами живут, а вы — неделю и всё переворачиваете.

НЕРЖИН (кричит). Да я вас завтра же выгоню на общие!

СОЛОМОН (невозмутимо Кукочу). У вас — «Казбек»?

КУКОЧ (подымаясь и предлагая). Да, да, пожалуйста, Соломон Давыдыч.

Соломон закуривает и степенно уходит.

Соломон Давыдыч, один вопросик! (Нагоняя, уходит за ним.)

НЕРЖИН (некоторое время смотрит им вслед; потом отрывает бумажку, пишет). Тебе, Шарыпо, — две пары.

Входит степенный Яхимчук, сверкая лысиной.

ШАРЫПО (враждебно). Завпроизводством!..

НЕРЖИН. А блатных возьмёшь в бригаду?

ШАРЫПО. На фуя мне твои блатные? Своих кормить нечем.

НЕРЖИН. Ботинок две пары. Всё. Можешь идти.

ШАРЫПО. Смотри, круто гнёшь, обломишься! Пошли, Иван. Две пары! На тридцать пять человек! (Уходит с работягой.)

НЕРЖИН. Яхимчук! Ты — старый лагерный волк. Ты четырнадцать лет сидишь. Значит, все годы, что мы воевали, защищали, — а здесь было так?

ЯХИМЧУК (сидит). Хуже было гораздо. Вместо хлеба зерно выдавали. Смешаешь со снегом — вот и суп. Отказчиков на разводе расстреливали. Сейчас — курорт.

Пауза.

НЕРЖИН. Хоть одного блатаря — возьмите.

ЯХИМЧУК. Сколько лагеря стоят — никогда блатари не работали. Бригадиров, нарядчиков — убивали…

НЕРЖИН. Сегодня обещали и мне…

ЯХИМЧУК. Советская власть блатных любит. Они — «социально-близкие».

НЕРЖИН (в волнении). Великолепно получается! Кто убежал с фронта, дезертир, — теперь по сталинской амнистии прощён! Кто не бежал, а дрался и в плен попал, — враг. Я на фронте фашистов бил — значит, я здесь фашист! А кто в тылу воровал и убивал — тот «социально-близкий»! (Отмечает.) Ботинок вам одна пара. Бригада мала.

ЯХИМЧУК. Глеб Викентьич, вы не смотрите, что Шарыпо — на горло, а я тихий. То главное — горят ботинки, горят. Чугун жидкий летит — прожигает, на деталь горячую станет — подошва горит. Процент у нас двести, стахановцы. На литейку и кузню — четыре пары дайте.

НЕРЖИН. Да что вы? — четыре! Шарыпе дал две! Две и вам, ладно. (Записывает.)

ЯХИМЧУК. Добро, не пожалеете. (Идёт к двери, потом возвращается.) В общем, так: сидите здесь — хорошо, погорите — возьму в литейку, ничего не бойтесь.

НЕРЖИН. Спасибо, Николай… Захарович. Пока — сижу.

Яхимчук уходит. Нержин один.

Пока… Что с моей головой? Я в каком-то злом сне… Зачем я полез в начальники? Я думал, это как в армии: офицер! приказ… хо-го!.. Какой-то гадливый ужас — чтобы только самому не попасть на общие. Общие — это смерть! (Пауза.) Но начальником здесь быть — ещё хуже смерти…

Несколько раз в дверь стучат. Наконец Нержин слышит.

Да!

Входит Шурочка. Она в модной шляпке, цветном пальто.

ШУРОЧКА. Разрешите? Здравствуйте. Простите, что я вас безпокою…

НЕРЖИН. Да. Что вам? Остаться?

ШУРОЧКА. Как! А ещё будут увозить?

НЕРЖИН. Конечно. Куда нам столько.

ШУРОЧКА. Тогда — остаться! остаться! и так завезли!.. Я всю жизнь прожила в Москве.

НЕРЖИН. Какая статья?

ШУРОЧКА. Общедоступная, какая!

НЕРЖИН. И вы занимались политикой?

ШУРОЧКА. Что вы, что вы! — я театралка! я поклонница всего изящного! Просто слышала разговор и не донесла… Как мне устроиться на какую-нибудь… канцелярскую работу?

НЕРЖИН. Нич-чего нет.

ШУРОЧКА. Я работала секретарём. Немножко машинисткой. Немножко бухгалтером. Меня зовут Шурочка.

НЕРЖИН (кивая). Я представляю… Вы на премьерах выбегали к рампе и, надев сумочку на локоть, кричали «браво» Остужеву. Этот билет, обязательно на премьеру, вы на долгие сбережения покупали у перекупщиков, да? Увы, я сам тут без году неделя и ничего не могу вам… Зайдите в КВЧ, в бухгалтерию. Может быть, сумеете понравиться.

ШУРОЧКА. Понравиться?.. Вы хотите сказать…

НЕРЖИН. Я не это хотел сказать. Но получается…

ШУРОЧКА (с порывом). Скажите! Почему в лагере люди становятся такими ужасными?! Неужели они и на воле были такими, только скрывались?..

Входит приезжий надзиратель.

НАДЗИРАТЕЛЬ. Ну, слушай, завпроизводством! Парикмахера нашёл?

НЕРЖИН. Парикмахерша, только театральная.

НАДЗИРАТЕЛЬ. Баба? Вот эта?

Шурочка вспыхивает и уходит.

Ничего, лишь бы ножницы из рук не вываливались.

НЕРЖИН. Где ж она есть? (Хлопает.) Ангел!

Ангел в дверях.

Вот эту первую девушку, что ты звал, резвую такую, — давай её сюда!