Читаем Пьесы и сценарии полностью

1-Я СТУДЕНТКА. Мы хотели бы уехать. Говорят, этап хороший.

НАДЗИРАТЕЛЬ. Это мой этап? Конечно хороший. В лесу. Летом смолой пахнет. Как на даче.

НЕРЖИН. Но сейчас к зиме.

НАДЗИРАТЕЛЬ. и зимой хорошо: конвою не хватает, на работу зэков не выводим, ле-е-жат себе на нарах. Пиши их, пиши! (Суёт Нержину список.)

НЕРЖИН. Жалеть будете, девочки!

ОБЕ. Не будем, не будем, пишите!

Нержин вписывает.

НАДЗИРАТЕЛЬ. За вещами и — на вахту, быстро!

Студентки с возгласами убегают.

Вот дурочки! Болота, комары, лесоповал — на что они годятся? Ну, может, какая лейтенанту понравится, он у нас на баб разбойник. Баб нет у нас, мужики одни, тоже-ть изголодались. и парикмахершу возьму. Вот радость будет!

Входит Люба.

НЕРЖИН. Ну, куда ж вы убежали? Тут и так голова затуркана. (Надзирателю.) Вот она!

ЛЮБА. Да, но я не знаю, гожусь ли я?

НАДЗИРАТЕЛЬ. Годишься-годишься. Такая девка-коза!

Люба подходит ближе и протягивает руки. Её пясти — в чёрных волдырях.

НЕРЖИН. Что у вас с руками? Волдыри?

ЛЮБА. Не знаю, не говорят. Лечат. Может, заразное…

НАДЗИРАТЕЛЬ. А может, пройдёт?

ЛЮБА. Да уж больше года мучаюсь.

НАДЗИРАТЕЛЬ. Ай, беда, такая девка славная… Как же нам?.. Ещё чуток волосы отпустим — шерсть валять будем, валенки катать. Ну, иди, что ж. У нас там и санчасти нет.

Люба уходит.

НЕРЖИН. Как же без санчасти?

НАДЗИРАТЕЛЬ. А ничего, обходимся. У нас без врача как-то и не болеют. Жив-жив, потом смотришь — помер. Без хлопот. (Уходит.)

Входит Гай. Нержин подымается и здоровается с ним за руку. Гай садится.

НЕРЖИН. Павел Тарасович! Четверо блатных. Куда девать?

ГАЙ. Четверо — много. А двоих давай, что ж делать.

НЕРЖИН. Работать — не хотят.

ГАЙ. У меня — будут.

НЕРЖИН (записывая). Геройский ты парень, Павел Тарасович. Ты кем был на фронте?

ГАЙ. Спроси, кем не был. Наводчиком зенитки был. В штрафной был. Командиром взвода сорокапяток был. Своими руками двух «мессершмитов» сбил. Жалею.

НЕРЖИН. Жалею, Павел Тарасович, и я. За какой бардак воевали?

Звон отбоя во дворе.

Ах, и поговорить некогда, разобраться…

ГАЙ. У меня вот здесь — бурлит всё! Сидел я во фронтовой контрразведке СМЕРШ — орлы были в камере, ну просто орлы! Когда нам рассказывали про лагеря, мы думали — это Пятьдесят Восьмая стала такая затруханная, рахитики, мы поедем — всё повернём. А приехали сюда — как топор в тесто. Всех пораскидали. Мало нас. Давайте думать, что делать будем? Оружие добывать? В побег уйдём?

НЕРЖИН. А дальше что? К медведям в тайгу?

ГАЙ. Я четыре года как дурак за них воевал. Где голова была?

НЕРЖИН. Надо как-то учиться — не бежать. Надо как-то… чтоб они от нас побежали…

КОСТЯ (в дверях). Р-разойдись, приёма нет! Атбой был! Завпроизводством занят.

Слышен ропот голосов.

Ангел! Никого не пускать! (Входит.) Ну, порядочек, отправили, спихнул фитилей десятка два.

НЕРЖИН. Двух блатных Гаю отдаю.

Гай прощается с обоими за руку.

КОСТЯ. Как закон!

Гай уходит. Костя кладёт перед Нержиным пачку папирос.

Твой «Беломор». (Хлопает.) Ангел!

Ангел появляется.

Беги на кухню, чтобы быстро котлетки или мясо поджарили, на двоих.

НЕРЖИН. Стой, стой, Костя! Это — для нас?

КОСТЯ. Ну а для кого же?

НЕРЖИН. Иди, Ангел, не надо.

Ангел уходит недовольный.

Костя! Парень ты симпатичный, но — никогда и ни в коем случае!

КОСТЯ. Ты — тот ещё керя! Фраер зелёный! Как же ты жить будешь в лагере? Баланду лопать?

НЕРЖИН. Как все — так и я.

КОСТЯ. Ну и подохнешь через неделю.

НЕРЖИН. Люди ж не дохнут…

КОСТЯ. Дохнут! Ещё как дохнут! Или в центральную больницу или в братскую яму сразу. Один процент в день как норма военного времени. Я строёвки писал, знаю. Нет уж, попал на это место — так слушай меня. Иначе на общие слетишь в момент.

НЕРЖИН. Нет, ну их к чёрту, общие!

КОСТЯ. То-то. (Достаёт из кармана пол-литра и, спиной к двери, наливает в глиняную кружку.) Тут я принёс по десять капель на зуб, пей! Чем теперь закусывать будем?

НЕРЖИН (пьёт). Ну что за человек? Откуда? (Пьёт.) В лагере ж она запрещена… Я думал…

КОСТЯ. Тут-то её и пьют, тюря! (Выпивает остальное, прячет в свой стол пустую бутылку.) О! Сала шматочек! Я и забыл. Закусывай. (Режет.) Это один латыш принёс за то, что я его в другую бригаду перевёл.

НЕРЖИН. и ведь ты скажи, на фронте у меня бочка его была, трофейного спирта, ребятам каждый день выдавал, — сам не пил. А здесь приятно.

КОСТЯ. Вообще ты — тяжёлый тип.

НЕРЖИН. Слушай, когда ж мы новый этап по бригадам разобьём?

КОСТЯ. Успеем, ночь большая.

НЕРЖИН (хмелея). Я блатарей двух Гаю отдал… Или говорил? Костя! Ты прости меня… А ты сам немножко не из блатных?

КОСТЯ. А что? Похож?

НЕРЖИН. Да есть чуть-чуть.

КОСТЯ. Я — сука.

НЕРЖИН. Как-как?

КОСТЯ. Сука, говорю, сука.

НЕРЖИН. Это что ж значит?

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман