Читаем Пьесы и сценарии полностью

НЕРЖИН. Есть, гражданин начальник! Потом я хочу представить вам сокращение вдвое хозобслуги лагеря — этих нахлебаев! У нас в зоне болтается много лишних людей — в бухгалтерии, на кухне, потом зачем-то два хлебореза, три банщика, а баня никогда не работает, разных дневальных тридцать пять тысяч, какой-то зубтехник, ни одной коронки никому не вставил, потом в санчасти этих санитарок…

Постучался и, не дожидаясь ответа, входит МЕРЕЩУН. Он свеж, выбрит, плотен, из-под белого халата виден ярко-красный свитер Кукоча.

МЕРЕЩУН. Добрый день, гражданин начальник. (Проходит и садится у стола Овчухова.)

Нержин всю сцену стоит.

ОВЧУХОВ. Здравствуй, доктор. Вот завпроизводством говорит — у тебя санитарок много, надо сократить.

МЕРЕЩУН. Зачем завидовать? Пришёл бы, сказал, какую ему — Маню? Клару? — пожалуйста, я бы отдал.

Овчухов хохочет.

А вообще у меня штатных две санитарки — дневная и ночная, а остальных шесть держу по другой графе — как больных, да будет известно завпроизводством.

НЕРЖИН. То есть каждый день шесть больных, вместо того чтобы лечь в постель, идут за зону — оправдывать ваших санитарок?

ОВЧУХОВ (отмахивается). Ну уж, зарапортовался! Люди идут на работу — государство на этом не теряет! (Мерещуну.) Но, вообще, я буду его любить. Если он мне повысит производительность труда. В общем, завпроизводством! Иди — и жми! и — нажимай! Я тебя всегда поддержу.

Нержин поворачивается по-военному, уходит.

Свитер у тебя хороший, красный.

МЕРЕЩУН. Кажется, начальник, магарыч не с меня, а с вас. Вы ничего не потеряли?

ОВЧУХОВ (встрепенувшись). А что я мог потерять?

МЕРЕЩУН. Не потеряли?

ОВЧУХОВ. Нашёл!?!

Мерещун достаёт из кармана маленький свёрток. Овчухов быстро хватает его, разворачивает, потрясает над головой пистолетом, бросается обнимать Мерещуна.

Друг! Керя! Спаситель! Где нашёл??

МЕРЕЩУН (смакуя). Перед тем, как ехать в Управление, вы с вахты ко мне в кабину зашли?

ОВЧУХОВ. Зашёл!

МЕРЕЩУН. Выпили…

ОВЧУХОВ. Порядочно.

МЕРЕЩУН. и заснули.

ОВЧУХОВ. Точно!

МЕРЕЩУН. Утром — когда вы встали? — я не слышал, спал. Подхожу к постели, а он лежит…

ОВЧУХОВ. Из кобуры выпал, цыпочка! (Ласкает пистолет.)

МЕРЕЩУН. Я — в кабинет, я — на вахту, — говорят: уехал.

ОВЧУХОВ. А я сейчас по всей дороге на землю смотрел.

МЕРЕЩУН. Вот я перепугался! Тут предоктябрьского шмона жди, в кабине держать нельзя! Пришлось в тряпочку и — под порог. Получите!

ОВЧУХОВ. Ай да Мерещун! Вот спасибо! А я уж думал — из органов выпрут. Решил пока до зарплаты не признаваться. Ну, полцарства проси — чего тебе надо? Да тебе ничего не надо. Ты же живёшь лучше, чем на воле. На воле сейчас, я тебе скажу, голод. Не для всех, конечно. А ты на жратву не смотришь, баб у тебя хватает, спирта сам я у тебя беру. Ну, что? В областной город без конвою на неделю хочешь? Цени, ведь ты — Пятьдесят Восьмая!

МЕРЕЩУН. В областной город? Это можно.

ОВЧУХОВ. Не то что можно — никак нельзя! Но — сделаем! Я же знаю, ты вернёшься, лучше рая не найдёшь. Ещё тебе что?

МЕРЕЩУН. Спасибо, начальник, пока мне ничего не надо. Разве что — вам помочь?..

ОВЧУХОВ. Скажи, скажи.

МЕРЕЩУН. Вас в Управление зачем вызывали? Небось насчёт производительности жмут?

ОВЧУХОВ. То есть не то что жмут — давят! Косточки хрустят! Сказали: будем вынуждены послать за Полярный круг. Квартира, семья, дом начал строить… Да я рад, хоть пистолет нашёлся.

МЕРЕЩУН. Так вот, если вы хотите производительность труда, — я вам человека нашёл — ай-ай-ай! Не пролей капельки! Ради производительности труда родного отца на лесоповал пошлёт.

ОВЧУХОВ. Иди ты! Такого мне и надо! Где взял?

Мерещун звонит в ручной колокольчик. Вбегает АНГЕЛ.

МЕРЕЩУН. Инженера Кукоча. Он сейчас в зоне. По болезни.

Ангел убегает.

Деловой, требовательный, в производстве собаку съел. Он вам дело поставит — а!

ОВЧУХОВ. Гм-м… Значит, этого — что? снять?

МЕРЕЩУН. Кого? Рокоссовского? Его блатные Рокоссовским прозвали.

ОВЧУХОВ (смеётся). Рокоссовским? Точно!

МЕРЕЩУН. Я — сам офицер и вижу: в армии он, может, и хорош, но здесь не годится. Здесь надо душу лагерника понимать. За пятьсот грамм чёрного хлеба Беломорканал построен.

Стук.

ОВЧУХОВ. Душу, верно. Зайди.

Входит Кукоч.

КУКОЧ. Инженер Кукоч по вашему приказанию.

ОВЧУХОВ. Инженер — какой? По строительству?

КУКОЧ. Так точно.

ОВЧУХОВ. А по механизации?

КУКОЧ. То же самое.

ОВЧУХОВ. А по электрике?

КУКОЧ. Три года работал.

ОВЧУХОВ. Сантехника?

КУКОЧ. Свободно разбираюсь.

ОВЧУХОВ. Смотри, золото, а не человек.

МЕРЕЩУН. Ещё одно он от вас скрывает: он ещё инженер человеческих душ, как сказал товарищ Сталин.

ОВЧУХОВ. А вот мы сейчас проверим. Если я тебя назначу начальником производства и скажу: повысь мне производительность труда, — с какого края начнёшь?

КУКОЧ. С хлеба! Например, гарантийку давать не за сто процентов, а за сто один! Тогда все повременщики станут переходить на сдельщину! Нам выгода. и так же все высшие пайки — сдвинуть шкалу!

ОВЧУХОВ. Подожди, но шкала — ГУЛАГа, мы не можем менять…

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман