Пьесы и сценарии

КУКОЧ (неслышно для остальных). Начальник лагеря ставит перед тобой такую задачу: поднять производительность труда всех бригад в два раза!

ДОРОФЕЕВ. Т-товарищ завпроизводством! Если в справочнике рубль — как же я могу два написать?

КУКОЧ. Ты глупей себя не ищи, чернуху не раскидывай. Конечно, за метр штукатурки тридцать две копейки, все знают, а какую-нибудь там коническую шестерню отфрезеровать — десять часов или пятнадцать — кто понимает?

ДОРОФЕЕВ. Но ведь это ж подсудное дело, я не хочу второй срок… Ведь это ж единые расценки, государство…

КУКОЧ. Какое государство, дурак? Ты в ГУЛАГе живёшь!

ДОРОФЕЕВ. Арнольд Ефимыч меня через три дня выгонит…

КУКОЧ. Арнольд выгонит — мы тебя в зоне пригреем, но уж мы тебя выгоним — под сосной подохнешь. Ясно?

Входит разряженная Зина с бумагами, направляется в кабинет Гурвича.

ЗИНА. Борис! Поздравляю! (Жмёт руку.) Я ещё вчера слышала!

КУКОЧ (отходя от Дорофеева). Как вчера? Только сегодня назначили.

ЗИНА. Мой Посошков ещё вчера знал. Он всё на свете узнаёт раньше начальника лагеря. Сегодня справляем вечеринку в честь тебя. Ты ещё без жены? Обзаводись!

КУКОЧ. Ах, красивая жизнь, где ты?.. «Милое глупое счастье с белыми окнами в сад…» (Уходит.)

Навстречу Зине из кабинета резко выходит ГУРВИЧ с пачкой нарядов в руке и мастер мехцеха.

ГУРВИЧ. Дорофеев!

Дорофеев вскакивает.

Ты что слесарям тухту зарядил? (Швыряет наряды Дорофееву через всю комнату.)

Дорофеев поспешно поднимает.

Ты почём слесарям шайбы расценил?

ДОРОФЕЕВ. По три копейки, Арнольд Ефимыч, как в справочни…

ГУРВИЧ. А ты посмотрел, что их — четыре тысячи штук? Это сколько они отметут?! Переделай по три десятых копейки!

ДОРОФЕЕВ. Арнольд Ефимыч! Но единые государственные нормы…

ГУРВИЧ. Ты про государство будешь много разговаривать — я тебя на кирпичную кладку выгоню и вольного посажу. Меньше с лагерем шушукайся! Тебе уже бригадиры на голову садятся. В нарядах — подделки… Смотри, за это судят!.. (Проглядывает бумагу, поданную Зиной.) Что такое?.. «3э-ка Матвеев оступился в колодец из-за отсутствия заграждения…» Что за чушь? Перепечатать немедленно: «Несмотря на имевшиеся около лифтного колодца ограждения, заключённый Матвеев бросился в колодец…»

ЗИНА. Но инспектор техники безопасности…

ГУРВИЧ. Дурак он, а не инспектор! Всё согласовано! В четырёх экземплярах! (Отстраняет Зину.)

Зина уходит.

Фролов! Как бронза?

ФРОЛОВ. Кладём, кладём, Арнольд Ефимыч, простое дело! Я много таких печей по литейках видал, сам Макару показываю. Во бронза будет!

ГУРВИЧ. Когда, когда будет?

ФРОЛОВ. Дня через три.

ГУРВИЧ. Надо завтра, завтра плавку!

ЛЮБА (преграждая ему дорогу). Обед готов, Арнольд Ефимыч.

ГУРВИЧ. Да разве тут…?

ЛЮБА. Пересохнет, выкипит, когда же?

Гурвич машет рукой, уходит с мастером мехцеха.

ФРОЛОВ. Завтра ему плавку! Блоха тоже быстрая! Я на Арнольда в комбинат кляузу буду писать: привязался, чтоб я сортность чугуна выдерживал. А как? Амбулатории нет — раз, шихтовка на глазок — два, обмазка некачественная — три, марганца нет — четыре. Напишу, а?

Дорофеев молча сидит, обхватив голову. Медленно входит КОЛОДЕЙ. Оглядывается.

КОЛОДЕЙ. Ну?.. Как у вас тут?.. Порядок?.. Режим не нарушаете?

Молчание.

Дорофеев! Чем карандаши завостряешь?

ДОРОФЕЕВ. Бритвочкой, гражданин начальник. Поломанная вот тут есть.

КОЛОДЕЙ. А ты знаешь, что колющее-режущее в лагере не положено?

ЛЮБА. Чем же мне Гурвичу картошку чистить?

КОЛОДЕЙ. Да хоть зубами. А ножа не имей. Есть на кухне нож?

ЛЮБА. Нету.

КОЛОДЕЙ. То-то. (Садится, закуривает.) Негневицкая! Кто из вашей комнаты по ночам в мужской барак бегает, а?

ЛЮБА. Откуда я знаю, гражданин начальник! Я ночью сплю.

КОЛОДЕЙ. Все вы спите. А поднимешь одеяло — там чучело. Или двое лежат. А потом в больничку тянутся, рожать. А работать кто будет?

ЛЮБА. Не понимаю, как можно запрещать любовь? Ведь человек же не из дерева, ведь десять лет дают.

КОЛОДЕЙ. Раз запрещают — значит, можно. Не надо было преступления совершать.

ЛЮБА. Хотя правильно. и детей этих, лагерных, по-моему, надо уничтожать.

КОЛОДЕЙ (встрепенувшись). Это почему?

ЛЮБА. Ну как же? Он — преступник, она — преступница, какой же может быть ребёнок? Только преступник. и что он в анкете будет писать, когда вырастет? Так чем потом морочиться, ловить его да судить, так сразу в душегубку, и всё.

КОЛОДЕЙ. Да-а… Получается так. Верно.

ЛЮБА. А с другой стороны — неверно. Ведь сын за отца не отвечает. и советской родине нужны солдаты. Десять миллионов заключённых — это б сколько миллионов детей было от них?

КОЛОДЕЙ. То-оже верно… (Вздыхает, встаёт.) Ну, как скажут, так и — будет. Ох, тяжело товарищу Сталину обо всём самому думать. В общем, вы тут это… работайте. (Уходит.)