ЛЮБА. Ну, я замостырила, чтоб на этап не ехать. Мостырка — это в лагере называется, если снарошки делают — опухоль, глаз слепой, температуру…
НЕРЖИН. и это всё — можно?
ЛЮБА. Он не верит! Конечно. Вот вас же я обманула.
НЕРЖИН. Удивительно, как вы надзирателя тогда обманули!
ЛЮБА. А он, по-моему, немножко догадался. Но пожалел. Вы бы не пожалели?
НЕРЖИН. Наверно — нет…
ЛЮБА. Хотели меня послать на лесоповал.
НЕРЖИН. Как хорошо, что не послал.
ЛЮБА. Вы… осмотрели мои руки? Теперь отпустите…
НЕРЖИН. Они мне нужны…
ЛЮБА. Зачем?..
Нержин целует ей руки.
Не притворяйтесь, я вам не нравлюсь.
НЕРЖИН. Как вы можете…?
ЛЮБА. Когда нас привезли, новый этап, и посадили на землю, вы подошли к женщинам, оглядели всех и выбрали — Зыбину. Помните?
НЕРЖИН. Подождите! А что вы подумали?
ЛЮБА. Почему — не меня?..
НЕРЖИН. Да просто потому… Я совсем по другому принципу…
ЛЮБА. Но у вас глаза были открыты? Как вы могли выбрать
НЕРЖИН. Люба! Мне нужна была боевая бригадирша.
ЛЮБА. Я тогда очень обиделась.
НЕРЖИН. Я сразу заметил, что вы…
ЛЮБА. А зачем на лесоповал посылали?
НЕРЖИН. Но им нужен был парикмахер!
ЛЮБА. А я должна страдать?
НЕРЖИН. Вы… не только страдать… Вы должны быть одеты в лёгкое белое платье… а вот здесь, на груди, приколоть… Но даже и в лагерной телогрейке вы… Дайте мне ваши руки!
ЛЮБА. Зачем?
НЕРЖИН. Я их ещё поцелую!
ЛЮБА. Кто же целует — руки?..
НЕРЖИН. Я больше не смею.
ЛЮБА. Какой ты чудак.
Нержин целует.
У тебя все-все руки поранены.
НЕРЖИН. Шлак острый. А то молотком промахнёшься.
ЛЮБА. Плохо тебе жить, да? Тяжело?
НЕРЖИН. Вот скоро год, как арестовали, — только было мрачно, так тяжело! А сейчас первый раз хорошо.
ЛЮБА. Хорошо? На общих?
НЕРЖИН.
ЛЮБА. Я приходила и когда ты был начальником.
НЕРЖИН. Как хорошо быть
ЛЮБА. А сейчас я пойду. Пусти.
НЕРЖИН. Нет.
ЛЮБА. Так и будем стоять?
НЕРЖИН. У-гм…
ЛЮБА. Приходи вечером в КВЧ. Будет концерт. А ты прямо за сцену.
НЕРЖИН
Люба кивает. Нержин стоит и смотрит вслед.
Разрисованный занавес.
Верх строящегося здания на фоне неба — не крыша, но очередное междуэтажное перекрытие. Задняя стена мало выведена над перекрытием. На углу её пилястр со ступенчато опускающейся развязкой. Поперёк, к зрителю, идёт внутренняя стена, которую
Пара подносчиков-
Солнечный осенний день, из последних. Появляются с носилками же пара блатных —
1-Й КАМЕНЩИК
Гай молчит.
ШУРОЧКА
ГРАНЯ
ШУРОЧКА. Отсюда видишь, что солома?
ГРАНЯ. Я — зайца за километр вижу. А ветерок, чуешь, палым листом во-он из того леса…
ШУРОЧКА. Неужели пахнет? Ой, как на волю хочется! Всё забыть, отдохнуть!
ГРАНЯ. А мне — так и нет.
ШУРОЧКА. Что ты!
ГРАНЯ. Я здешним воздухом надышалась, столько здесь подлости навидалась — мне теперь ни на какой воле покою не будет.
Кран подаёт новую площадку.
2-Й КАМЕНЩИК
1-Й КАМЕНЩИК. А почему — не может? Где ты правду видел? Вон работяги ишачат, а блатные хоть бы что. Думаешь, им бригадир меньше твоей пайки даст?
2-Й КАМЕНЩИК. Наш? Наш им ни хрена не даст! Никогда не уступит, увидишь.
4-й каменщик — он работает подсобником, вид у него истощённый — ослабев, опускается, садится.
3-Й КАМЕНЩИК. Мишка! Мишка! Что с тобой?
4-Й КАМЕНЩИК. Голова кружится. Дай посижу. Не могу…
2-Й КАМЕНЩИК. Ну, пусть посидит.
3-Й КАМЕНЩИК. Чего — пусть? А мне за двоих мантулить?
2-Й КАМЕНЩИК. Ну, я подмогну. Доходит парень. Кипятка не пьёт — с чего сила будет?