Петербургские крокодилы

— Что вам угодно? — Официальным тоном спросил миллионер, когда он, сделав машинально несколько шагов вперед, остановился у самого стола.

— Я… я… Алексей Лапшин!.. Я Алексей Лапшин, — проговорил он крайне сконфузившись.

— Что же вам угодно, господин Лапшин? — с легкой иронией в голосе проговорил миллионер, на которого эта фамилия не произвела никакого впечатления.

— Что же вам, наконец, угодно, господин Лапшин?! — повторил он вопрос, видя, что военный, в котором он видел только обыкновенного просителя, при первом его вопросе поднял на него свои большие, голубые глаза и впился взором в его лицо.

— Вы… вы… не Казимир Клюверс! Нет, не может быть… Меня обманули…

— Что, что вы говорите? — начиная соображать какую-то опасность, вскрикнул миллионер, меняясь в лице. — Как вы смеете… Смотрите, он пьян! Зачем вы пускаете пьяных! — продолжал он, теряясь все больше и больше под пронизывающим взглядом Лапшина, который поражал его глазами.

— Нет, не может быть! Не может быть! Казимир Клюверс, мой брат, которого я спас от петли, не может говорить так!.. Нет, нет, меня обманули… Вы не Клюверс!

При слове «брат» Клюверс вздрогнул. Он чувствовал, что вся кровь бросилась ему в лицо. От этого мгновения зависела вся дальнейшая жизнь его, он знал, что за спиной этого незнакомца, который так смело называет себя братом, стоит целый десяток людей, что всякий скандал, случившийся с ним, будет иметь столько же свидетелей. Все прошлое, страшное, ужасное прошлое в одно мгновение промелькнуло перед ним, и он понял, что крутые меры не приведут ни к чему, что у этого человека есть данные говорить так, а у него, у миллионера, при всем его богатстве и имуществе, нет ни имени, ни доказательства происхождения, и что каждое исследование его подлинных документов будет гибелью для него, и он решился… Он слышал от стоящего перед ним незнакомца свое имя и фамилию, имя Казимира, которое он давно забыл, переменив, по желанию тестя исповедание, и названный при этом Яковом, и вдруг, сменив грозное выражение лица на нежное и умильное, он выскочил из-за письменного стола, и с распростертыми объятиями бросился к Лапшину.

— Алеша, милый братец!.. Боже, как ты изменился, тебя узнать нельзя!.. Да ты ли это? Дай наглядеться на тебя!

— Давно бы так… давно бы так! — говорил сквозь слезы старый служака, обнимая Клюверса… Я верить не хотел, чтобы старый брат, друг и товарищ Казя забыл своего брата… Вот так, это по-родственному — миллионер, и голь перекатная целуется — вот за это люблю!.. Но, однако, как ты изменился — вот тебя бы я, правда, не узнал, одно только сердце осталось тоже, горячее, честное… руку, брат!.. Клюверс поневоле должен был ласково относиться к нежным излияниям родственника, но не желая делать постороннюю публику свидетелями своих «семейных радостей», как он выразился, увел своего брата в свой рабочий кабинет и приказал секретарю отпустить посетителей.

Глава III Сюрприз