Петербургские тени

ЗТ: Огромное. Кстати, если уж мы заговорили о «Живаго», то надо сказать о некоторых обстоятельствах. «Доктор» был задуман в момент разрыва с первой женой и увлечения Зинаидой Нейгауз. Этот союз был не только личным счастьем, но и трагедией дружбы. Борис Леонидович очень трогательно относился к Генриху Нейгаузу. По этому поводу существует их душераздирающая переписка… Так вроде быть не должно, но, если знаешь обоих, все сразу понимаешь… Потом у Нейгауза было еще две жены. Сначала Милица Сергеевна. У них родилась дочка. Жили они в коммуналке. Затем его женой стала Сильвия Федоровна. Очень красивая, чудная скрипачка. Родилась в Швейцарии, потом переехала в Германию. Бежала в Советский Союз. Даже когда она вышла замуж за Нейгауза, очень плохо говорила по-русски. Однажды нежно так говорит папе: «Борис Викторович, ну чего вы стоите». Генрих Густавович в таких случаях хватался за голову и, явно вспомнив Достоевского, кричал: «Катерина Ивановна, вон!»

АЛ: Роман с Ивинской не менее драматический, чем брак с Зинаидой Николаевной. К тому же, осложненный двумя ее арестами…

ЗТ: Ивинскую я не знала, но видела. Она была не только красивая, но в ней чувствовалась загадка. Это как раз то, что больше всего ценил Пастернак. Борис Леонидович ее сильно любил, тут уж ничего не поделаешь. Это признают все… На обеих его женщинах последних лет есть вина. В «нобелевские дни» они не дали ему в полной мере остаться собой.

АЛ: Но он ничего унизительного для себя не сделал.

ЗТ: Ему следовало оставаться совершенно индифферентным. Он сам так считал, но не выдержал натиска с разных сторон. Зинаида Николаевна требовала, чтобы он каялся. Ивинская – чтобы он писал письма.

АЛ: Существует упорная точка зрения, что Пастернак – «дачник», одиночка, человек ни в чем никогда не участвовавший… «Юродивый», как якобы сказал о нем Сталин…

ЗТ: При всем том Борис Леонидович был человеком очень общительным и хлебосольным, обожавшим застолья и непременно праздновавшим дни рождения. В этом смысле был очень удобен для тех, кто стремился оказаться рядом с ним. Что касается дней рождения, то тут был особый смысл. Ведь это еще день смерти Пушкина! Разумеется, после того как разразилась история с «Живаго», круг сразу сузился. Даже Вознесенский, самый близкий ему молодой поэт, исчез из дома. Борис Леонидович никак не мог этого взять в толк. Спрашивал: «Андрюша в космос, что ли, улетел?»

АЛ: У Василия Аксенова есть роман «Скажи изюм». Это фантазия на тему истории с альманахом «Метрополь». В этом романе есть такой Андрей Древесный. Вознесенский, другим словом. Когда затея героев терпит крах, то Древесный становится космонавтом. Так что метафору Пастернака Аксенов развернул.

ЗТ: Потом Вознесенскому пришлось многое досочинить, чтобы хоть как-то свести концы с концами. В повести «Мне четырнадцать лет…» он говорит, что Пастернак никогда не составлял ему протекции. Насчет Пастернака не скажу, но существовал такой Петр Иванович Чагин, так тот точно Вознесенскому ворожил. Был он сначала партработником, потом директорствовал в Гослитиздате и «Художественной литературе», многие называли его «Выручайгиным». Он обожал Пастернака, старался делать для него все возможное. Вот и Вознесенскому кое-что перепало.

Как-то Ахматова рассказывала о своем визите к Пастернаку. Праздновался очередной день рождения. Борис Леонидович попросил ее сесть рядом с двумя молодыми поэтами. «Простите, – сказал он, – такую вольность. Это будущее русской поэзии». Анна Андреевна ответила, что польщена. По обе стороны от нее оказались Вознесенский и Евтушенко. Они оба были от этого в таком восторге, что упились вусмерть. Ахматова, кстати говоря, пьяных не любила. Даже пьяного Левы немного побаивалась. Она страшно заволновалась и остаток вечера воспринимала смутно. Все ждала момента, когда они захотят ее провожать. И действительно, как только все начали собираться, поэты бросились подавать пальто. Втроем они перешагнули порог пастернаковской квартиры. «Но в это время, – завершала рассказ Анна Андреевна, – чья-то рука бросила их на площадку. И они остались там лежать до Страшного суда».

Анне Андреевне очень нравился этот сюжет. В разных вариантах я его слышала много раз… Недавно читаю воспоминания Вознесенского. Уму непостижимо, что он там пишет. Но самое главное, это история о вечере у Пастернака. Оказывается, Борис Леонидович попросил его проводить Ахматову, но он уступил эту честь Рихтеру. Вот так.

АЛ: Вы ездили хоронить Пастернака?

З Т: Нет, только мама. У меня сохранилась сделанная ею фотография. Вокзал, объявление, похороны тогда-то и там-то. Ее встретили Рихтеры и они дальше отправились вместе. Она рассказывала, как они ехали по шоссе, а им навстречу шли машины писателей, покидавших Переделкино…

Открытый гроб не позволили поставить на катафалк и до самого кладбища несли на руках. Все было так, как описано им в стихотворении «Август». Около могилы все время читали стихи.

То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом…