Петербургские тени

Опять двойка

Если мы с вами доживем до ее возраста, то, скорее всего, у нас тоже появятся такие ощущения.

Как это у Чехова? «Холодно… холодно… холодно. Пусто… Пусто… Пусто…»

Умерли если не все, то почти все. Разговаривать, конечно, есть с кем, но настоящих собеседников нет.

Я ведь тоже не собеседник, а, так сказать, участник ее монологов. Человек, по мере сил направляющий ее воспоминания.

Поэтому Томашевская не забывает напомнить о дистанции. Мол, одно дело я, а другое она. Чтобы иметь право рассуждать о прошлом, надо знать о нем не из книг.

Иногда Зоя Борисовна прямо спрашивает: «А вы сами разговаривали с Рихтером?» Или: «А вы встречались с Шостаковичем?»

Нет, конечно. Как-то стоял за Рихтером в очереди в комаровском магазине, но до знакомства дело не дошло.

Все это она говорит очень серьезно. Предупреждает, что дело это ответственное и фамильярность тут недопустима.

Подчас нет никакого панибратства, а Зоя Борисовна все равно недовольна. Как-то прямо поперек страницы написала: «Полная чушь».

Вот я и вернулся в школьные годы. Когда учительница говорила что-то подобное, ее мнение подкрепляла двойка ростом с хороший белый гриб.

В данном случае речь шла об истории, которую Томашевская слышала от Рихтера. Моя дерзость заключалась в том, что ее рассказ я по-своему трактовал.

Сперва поговорим об обстоятельствах. По этому поводу у нас с ней вроде бы не было разногласий.

Новеллист Рихтер

С острова Сицилия Рихтер приехал потрясенным. Каждому, кто интересовался, что же там такого особенного, он выкладывал этот сюжет.

Рассказывать Святослав Теофилович умел гениально. Как и для Зои Борисовны, окружающая жизнь для него складывалась в новеллы.

Новелла – своего рода формула. В какой-то момент второстепенное становится неважным и остается самое главное.

Начинал Рихтер с того, что Луиджи Пиранделло перед смертью отдал несколько важных распоряжений. Среди прочего надиктовал финал неоконченной драмы «Горные великаны».

Не диалоги, конечно, а сюжет. Превратить эти страницы в последний акт должен был его сын Стефано.

Как ни хотел отец осуществиться в сыне, от него мало что зависело. Несмотря не все старания, половинки пьесы никак не срастались.

Опять Стефано слышал: ну какой это Пиранделло! То есть Пиранделло, конечно, но не этот, а другой.

Впрочем, пьесу поставили именно с таким финалом. Словно нарочно для того, чтобы зритель плевался и поминал наследника всуе.

Смерть автора и героев

Потом за дело взялся один смельчак. Он отбросил написанное сыном и ограничился теми страницами, которые принадлежат отцу.

Выглядело это так. Когда события приближались к тому месту, где остановился драматург, свет резко выключался.

Зоя Борисовна утверждает, что главным для Рихтера было превращение героев в призраков. Так сказать, окончательное обнаружение идеи спектакля.

Вообще-то и по ходу действия персонажи казались тенями, а тут в них превращались буквально. Чуть ли не просвечивались рассеянным светом из глубины подмостков.

Разве я спорю, дорогая Зоя Борисовна? Вообще считаю непродуктивным препирательство эха с первоисточником.

И все же хочу поразмышлять. Странно, согласитесь, что свет уходил на середине фразы. В ту секунду, когда, по словам Рихтера, ручка выпадала из рук драматурга.

Может, финал говорил о болезни Пиранделло? О том, что когда ему стало совсем худо, в его пьесе тоже замерла жизнь.

Такой приступ автора с потерей речи у героев. Персонажи уже не обменивались репликами, а лишь вяло передвигались.

При этом голос на фонограмме звучал бодро. Он читал тот двухстраничный текст, который Пиранделло надиктовал сыну.

Так бывает – сознание выхватывает фрагменты, а мысль больного работает ясно. Словно он ощущает необходимость что-то важное договорить.

Договорил – и все прожекторы опять выключились. Кажется, это была та окончательная темнота, из которой свет уже не родится.

Настоящий спектакль трактует не только пьесу, но автора целиком. Не обходя при этом самые закрытые для посторонних зоны.

Не рассказывала ли постановка еще и о последних днях драматурга? О том, что не только публика переживет утрату, но персонажи испытают чувство сиротства?

Об этом Пиранделло говорил в пьесе «Шесть персонажей в поисках автора». Уж он-то знал, что между героями и их создателем есть обратная связь.

Потом свет на сцене зажигался опять. Этот свет имел отношение не к жизни и смерти, а только к театру. К битком набитому залу, который шумно благодарил артистов и режиссера.

Под финал этого рассказа хочется процитировать уже упомянутого здесь Лотмана. Как-то на лекции он удивил всех сообщением, что искусственный мозг изобретен.

Как изобретен? – заволновались студенты, – но Юрий Михайлович сразу им объяснил, что речь о художественном тексте, который существует во времени и никогда не может быть исчерпан.

Отчего бы не представить, что истории тоже переживают не одну, а несколько жизней? Сперва они существуют вместе со своим рассказчиком, а потом пускаются в самостоятельный путь.