Петербургские тени

АЛ: Как вам кажется, Зощенко ощущал себя украинцем? Видел в этом еще один аргумент в пользу своего внутреннего родства с Гоголем? Необычайный сатирический дар, происхождение, странная болезнь перед смертью… Будучи человеком сверхтонкой организации, Михаил Михайлович не мог об этом не думать.

ЗТ: Действительно, сходство есть. Разница только в том, что Гоголь так и не женился.

АЛ: То, что Гоголь не женился – как видно, такая же драма как то, что Зощенко женился. Для Николая Васильевича, как и для Михаила Михайловича, в первую очередь это обозначало еще большую степень одиночества… А с сыном у Зощенко была дружба?

ЗТ: Он все время о нем заботился, даже баловал. Помню, однажды Валька появился в школе в цилиндре. Потом во фраке. А у нас, надо сказать, правила были строгие. Не будь он Зощенкой, его бы выгнали наверняка. Вальку все считали шалопаем, золотой молодежью, и относились немного пренебрежительно. Словом, Михаил Михайлович был одинок всегда. Пока был одинок и знаменит – это одна ситуация, а когда стал одинок и затравлен – другая. Умер в чужом для него Сестрорецке. Он был уже совсем плох, и Верочка почему-то решила повезти его на дачу. Только они приехали, буквально через несколько часов он скончался. Марину Багратион-Мухранскую, главную женщину последних лет его жизни, на похороны не пустили.

АЛ: Я мучительно вспоминаю, откуда мне известны это имя и фамилия. Ну, конечно! В мемуарах приятельницы Мандельштама Ольги Ваксель рассказывается о некоей Марине Б., возлюбленной ее будущего мужа Христиана Вистендаля. Когда Ольга с Христианом познакомилась, Марина еще присутствовала. Ваксель ревниво пишет: «Оба они так красивы, так подходят внешне друг другу»… Это был тридцать первый год.

Общие замечания

Постановления как эпидемия. Когда они появляются, то покрывают всю территории страны.

Как бы ты ни пытался увернуться, все равно ничего не выйдет. Даже если твоя литературная жизнь только начинается.

Иногда заденет рикошетом. Где-нибудь в скобках или придаточном предложении вдруг возникнет твоя фамилия.

Не бросаться же к трибуне с вопросом: почему я? Ведь и все остальные имена появились безо всякой причины.

Через несколько дней после выхода постановления о Зощенко и Ахматовой состоялось Общее собрание писателей в Смольном.

Хорошо представляю этот зал.

Из-за спин президиума на зрителя шествует гигантский Ленин работы Бродского. Рука дружелюбно приветствует участников, но прищуренный взгляд скрывает угрозу.

Вот это по-нашему. С одной стороны, всяческая расположенность, а с другой, все же некоторая осторожность.

Все сидят как оглушенные. Каждый старается угадать, в кого ткнет следующий оратор.

Где-то под конец докладчики переходят к низкопоклонникам. Оказывается, и в этом вопросе есть много недоработок.

При этом не то чтобы валят на других. Могут сказать и о том, что болел этой заразой, но вовремя излечился.

«А как мы относились к иностранным писателям, как ходили на цыпочках перед Хемингуэем, – говорил некто Капица, – забывая, что преклонение перед иностранцами унижает советских людей. И правильно сказал товарищ Сталин: «Получается, что вы ученики, а они учителя. Неправильно это». Возьмите книгу Геннадия Гора «Дом на Моховой». Что это, желание показать свою образованность или низкопоклонство, преклонение перед иностранщиной?»

Так вот что такое желание показать образованность. Низкопоклонство. После этих слов крепко подумаешь, прежде чем откроешь книгу.

Еще представляешь писателей на цыпочках. Может, даже и хорошо, что в этой позе почтительного внимания, но только при чем тут американский автор?

Что только не скажешь, чтобы сохранить себя. Капица не только сохранил, но упрочил позиции: до самого конца хрущевской оттепели возглавлял прозу ленинградской «Звезды».

Тут, пожалуй, остановимся. Хотя бы потому, что разговор о Геннадии Горе впереди, а пока совсем другая история.

Конечно, этот пример не самый кромешный. Ведь чаще всего подобные ситуации заканчиваются полной катастрофой.

А тут что? Рядовое предательство. Для таких вещей вообще необязательно, чтобы был хоть какой-то повод.

Предзащита

Начнем с того, что своих детей у Критика не было, а потому он все время кого-то опекал. Однажды нашел ученицу среди длинноногих артисток Кировского театра.

Еще из зала разглядел девушку с очень серьезными глазами. Сразу подумал: у труженицы балетного станка такой взгляд – настоящая редкость.

Когда потом разговорились в актерском фойе, оказалось, что она не только читала его книги, но может что-то по этому поводу сказать.

Вот и все, что нужно для того, чтобы Критик почувствовал за нее ответственность.

Буквально сразу начал хлопотать. Позаботился о том, чтобы она сдала экзамены за пять лет театроведческого факультета и поступила в аспирантуру.

Вообще-то, особых волнений у него с ней не было. Не успеет он высказать какое-то пожелание, а она уже корпит за письменным столом.

Когда диссертация была завершена, стало ясно, что он не имеет права быть научным руководителем.