Петербургские тени

Даже работать в институте не может. Еще странно, как, будучи космополитом, он так долго руководил сектором.

Защита

Он совсем не испугался. Сколько жена ни отговаривала, все-таки пошел на ее защиту.

Сел в последнем ряду и так просидел до конца. Даже во время перерыва не примкнул к фланирующим коллегам.

Вообще-то конспирация была излишней. Ведь и без его подсказки все хорошо знали, как нужно себя вести.

Почти никто не обратил на него внимания. Самые решительные едва кивали, а трусоватые отводили глаза.

Зато в какой-то момент буквально все о нем вспомнили. Пусть никто не повернул к нему голову, но на затылках ясно прочитывалось его имя.

Он и сам заволновался. Подумал, что сейчас она его назовет, и вся защита полетит к чертям.

Ученый секретарь задал вопрос: «Кто был вашим научным руководителем?». Как видно, сразу хотел исключить его из числа претендентов.

Ученица мгновенно все поняла. Не то чтобы отреклась, но поместила в определенный ряд. Сказала, что руководителей у нее было столько, что она боится кого-то пропустить.

Ученица и ученик

Он бы ее простил, если бы она извинилась. Ведь надо же было защищаться. В общем, она и защитилась тем, что его не упомянула.

Нет, Ученица действовала по-другому. С тех пор, как его забыла, старалась и дальше поступать так.

Если заходила речь об участии Критика, она сразу брала слово. По праву воспитанницы говорила то, что другому неловко произнести.

Поднимет очи горе, изобразит смущение, и скажет о том, что он настолько болен, что лучше его не беспокоить.

Те, кто должен решать, подумают-подумают, и вместо одной фамилии впишут другую. Кто как не Ученица имеет право его заменить?

Незадолго до смерти Критик попросил, чтобы на его похоронах речи не произносились и пришли только друзья.

Уж не хотел ли он проверить ее? Будучи человеком любопытным, интересовался, что случится после ухода.

Пришла, знаете ли. Кто-то вспомнил о просьбе умершего, но она стояла неколебимо. Когда гроб опускали в могилу, приложила платок к глазам.

Ученица и потом о нем не забывала. Однажды удивила тем, что решила заняться установкой памятника.

Позвонила последнему Ученику. Сказала, что дает деньги, а его просит помочь.

Что почувствовал Ученик? Не хочется вспоминать. Ведь это со мной она разговаривала, а я что-то невразумительное лепетал.

Ученица отличалась небольшим ростом, а в последние годы стала совсем маленькой. Она уже почти не ходила, а больше сидела в компании поклонников.

Что-то было знакомое в этой мизансцене. Так солистка предстает в окружении стайки участниц кордебалета.

Активно распространялся слух, что жить ей осталось недолго. На этом основании одна особенно рьяная аспирантка даже попала в редколлегию, а заодно и в какое-то жюри.

И еще пример

Раз я признался в том, что находился невдалеке, придется договаривать до конца.

Ведь мы с ней еще раз пересеклись. Как-то она прочла одно мое сочинение и потребовала к себе в Комарово.

Я сказал, что сегодня не могу, но она даже слушать не стала. Позволила только час на сборы и два часа на поездку.

Конечно, я опять все перепутал. Решил, что если такая спешка, то следует ждать чего-то хорошего.

Оказалось ровным счетом наоборот. Ей необходимо было скорей сообщить, что у меня ничего не получилось.

Что Ученица умела, так это обрадовать. Руки опускались сразу. По дороге домой я все время порывался выбросить свою рукопись.

Наверное, я бы нашел подходящую канаву, если бы не память об Учителе. Только оттого и удержался, что с этим сочинением могло погибнуть посвящение ему.

Выставка Рихтера

Почему я об этом говорю? Да потому, что как-то мы с Томашевской обсуждали, что такое верность. Я рассказал эту историю, а она кое-что вспомнила в ответ.

Такова ее неизменная метода. Когда речь заходит о вещах отвлеченных, Зоя Борисовна непременно приведет пример.

Человеческие качества для нее – в первую очередь, опыт. Попытка разных людей сделать так или иначе.

Вот и верность для нее – поступок, а, в данном случае, и своего рода проект.

Выставка, устроенная Рихтером, называлась «Музыкант и его встречи в искусстве». Сперва он показал ее дома, а потом во время «Декабрьских вечеров».

Чтобы понять замысел, следует оценить предпочтения. Почему, к примеру, коринский портрет Игумнова из Третьяковки, а не портрет Станислава Нейгауза работы Фалька из коллекции самого Рихтера?

Нейгауз тоже этим вопросом задавался, но Святослав Теофилович ничего не ответил. Только улыбнулся и сделал неопределенный жест.

Какие, в самом деле, объяснения? Ведь не комментирует он музыкальные трактовки, но тем, кто умеет слушать, все ясно без слов.

К тому же, если говорить пространно, то смысл пропадет. Скорее, тут нужно не много слов, а одно.

Слово

Это слово – все равно что пароль. Когда Зоя Борисовна его нашла, то Рихтер довольно заулыбался.

Ну, конечно, верность. В данном случае дело не только в уровне мастеров, но в неких свойствах персонажей.

Потому Фальк был представлен графикой. В подписи говорилось, что когда в Париже художник познакомился с моделью, между ними состоялся такой разговор.