Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице

Несмотря на то что перевод шведского названия Sarishoff на русский язык означает всего лишь «Возвышенное место», а финское Saaris moisio – «Остров-мыза», легенды возводят его к имени какой-то «госпожи Сарры», по одной версии, или «старой голландки Сарры» – по другой. Языковое созвучие шведского слова «Saris» с библейским именем Сарра выглядело уж очень очевидным. К этой мифической Сарре Пётр I якобы иногда заезжал угоститься кружкой свежего молока.

В XVIII веке название царской резиденции и в самом деле писали не с буквы «Ц», а с литеры «С» – Сарское Село. Но так как для простого народа, утверждают легенды, это произношение было непривычным, то слово «Сарская» будто бы стали произносить как «Царское». Впрочем, у этого названия существуют и многочисленные аналоги, которыми широко пользовались петербуржцы разных поколений: «Деревня царя», «Дворцовый город», «Петербург в миниатюре», «Город муз», «Город Лицей на 59-м градусе северной широты». Здесь, действительно, кроме особ царской крови, жили, учились и творили многие выдающиеся деятели русской культуры от Александра Пушкина и Иннокентия Анненского до Анны Ахматовой и Алексея Толстого.

Сарская мыза

В 1710 году Сарскую мызу, раскинувшуюся на сухом возвышенном месте, царь жалует своему любимцу Александру Меншикову, но через какое-то время передает её во владение «ливонской пленнице» Марте Скавронской – будущей своей жене Екатерине Алексеевне. В отличие от Петергофа или Стрельны, Сарская мыза не превращается в официальную загородную резиденцию царя. Екатерина живет здесь простой сельской помещицей в деревянном доме, окружённом хозяйственными постройками, огородами и садами. Временами, чаще всего неожиданно, сюда приезжает царь, любивший в этой уединённой усадьбе сменить парадные официальные застолья на шумные пирушки с близкими друзьями.

Только в 1718 году Екатерина начала строить первый небольшой каменный дом. Его проект выполнил архитектор И. Ф. Браунштейн. Если верить фольклору, этот загородный дом предназначался в подарок любимому супругу в ответ на преподнесённый Петром Екатерине загородный дворец в непосредственной близости к Петербургу, в Екатерингофе.

С этим первоначальным царскосельским дворцом связана одна сентиментальная легенда, записанная Якобом Штелиным. Приводим её в пересказе Игоря Грабаря.

«Угождение, какое сделал государь императрице, построив для нее Катерингоф, подало ей повод соответствовать ему взаимным угождением. Достойная и благодарная супруга сия хотела сделать ему неожиданное удовольствие и построить недалеко от Петербурга другой дворец. Она выбрала для сего высокое и весьма приятное место, в 25 верстах от столицы к югу, откуда можно было видеть Петербург со всеми окрестностями оного. Прежде была там одна небольшая деревенька, принадлежавшая ингерманландской дворянке Сарре и называвшаяся по ее имени Сариной мызою. Императрица приказала заложить там каменный увеселительный замок со всеми принадлежностями и садом. Сие строение производимо было столь тайно, что государь совсем о нем не ведал. Во время двухлетнего его отсутствия работали над оным с таким прилежанием и поспешностью, что в третий год все было совершенно отделано. Императрица предложила будто бы своему супругу по его приезде совершить прогулку в окрестностях города, обещая ему показать красивейшее место для постройки дворца, и привела его к возведенному уже дому со словами: “Вот то место, о котором я Вашему Величеству сказывала, и вот дом, который я построила для моего государя”. Государь бросился обнимать ее и целовать ее руки. “Никогда Катенька моя меня не обманывала”, – сказал он».

В 1743–1751 годах дворец претерпевает первую перестройку по проекту архитекторов А. В. Квасова и С. И. Чевакинского. Но уже к концу этой перестройки в её строительство вмешивается величайший зодчий XVIII столетия Б. Ф. Растрелли. В 1752–1756 годах он практически заново перестраивает старый Царскосельский дворец. О впечатлении, которое новый дворец производил на современников, можно судить по преданию, записанному Павлом Свиньиным. «Когда императрица Елизавета приехала со своим двором и иностранными министрами осмотреть оконченный дворец, то всякий, поражённый великолепием его, спешил изъявить государыне свое удивление. Один французский посол маркиз де ла Шетарди не говорил ни слова. Императрица, заметив его молчание, хотела знать причину его равнодушия, и получила в ответ, что он точно не находит здесь самой главной вещи – футляра на сию драгоценность».