Петербургский текст Гоголя

Существование в первоначальном плане четырех известных нам фрагментов подтверждают четыре «чисто исторических» (судя по заглавию) статьи, чье количество в «Арабесках» и предварительном плане равнялось числу художественных вещей. Значимо и расположение данных статей: одна из них открывала бы сборник, завершали бы две другие. Еще три составляли его центр. Эта композиция предполагала зависимость художественных фрагментов от целостных статей, которые окружали и «Главу из романа», и три других отрывка. Вероятно, по замыслу Гоголя, отрывки изображали бы конкретные моменты истории, а ее существо – в разные эпохи и в различных аспектах – передавали бы статьи. И потому количество художественных фрагментов, иллюстрировавших те или иные закономерности в развитии человека и искусства, соответствовало бы и количеству «чисто исторических» статей, и числу иных статей[415]. То есть фрагментарность художественного была принципиальна для задуманного сборника. А связь этих фрагментов со статьями о важнейших для романтиков исторических эпохах: античности и средневековье – обусловила бы восприятие читателем разноплановых художественных отрывков как частей некого многообразного, противоречивого художественно-исторического целого. Такое понимание определяли бы главным образом статьи, которые указывали масштаб целого: общечеловеческое и национальное в прошлом и настоящем, интуитивно и логически воссозданное художником-историком.

Итак, первоначально сборник был ориентирован на «Вечера», повести которых не только идейно-тематически, но и по времени создания близки указанным фрагментам и, по меньшей мере, двум статьям задуманного сборника (потом большинство статей в «Арабесках» будет датировано 1831–1832 гг., когда выходили «Вечера»). Согласно первоначальному плану, исторические фрагменты, непосредственно связанные с «Вечерами», были бы дополнены «Кровавым бандуристом» – главой исторического малороссийского романа, которую Гоголь предполагал опубликовать в «Библиотеке для чтения» 1834 г., датировав 1832 г. А соединение по этому плану трех исторических фрагментов и одного современного («Учитель») обнаруживает композиционно-тематическую перекличку с «Вечерами», где во 2-й части единственной современной из четырех была повесть о Шпоньке и специально оговорено, что ее заурядно-бытовое содержание получило якобы случайную – «книжную», фрагментарную форму. Картина пошлой жизни, будучи вставлена в искусственные рамки романтической поэтики, обнаруживала пародийное несоответствие стиля и смысла повествования. Отсюда обрывочность, недосказанность, а вместе с тем – избыточная детализация и пунктуальность, некая «натянутость» стиля и дисгармония художественного мира, в котором герои фактически оторваны от национальной истории и культуры. Здесь родовые связи (важнейшие для повествователей и героев «Вечеров») и даже обычные отношения между людьми настолько ослаблены, что могут прерваться в любой момент из-за ничтожных причин. Таким образом, угрожающие духовному единству нации раздробленность и пошлость связаны с западноевропейской «цивилизацией», вырождением характеров, проявлением в них отрицательных и/или не свойственных народному сознанию черт. Все это подчеркнуто «несказовой», фрагментарной, художественно «ущербной» – в отличие от остальных целостных народных повестей – романтической историей Шпоньки.

Сборник, задуманный Гоголем через два года после «Вечеров», тоже должен был совмещать историческое и современное, но уже во всемирном масштабе, где национальное, современное, художественное оказалось бы равно другим составляющим целое. Потому и фрагментарность здесь имела бы несколько иную, нежели в цикле «Вечеров», художественную функцию. Согласно первоначальному плану, отрывки сочетались бы почти на равных («Учитель», «Кровавый бандурист», «Женщина») как разновременные эпизоды культурно– исторического процесса, и здесь фрагмент о современной украинской жизни «Учитель» не выглядел бы исключением и какой-то особой формой, как история Шпоньки в «Вечерах», хотя своим пошло-бытовым содержанием тоже контрастировал бы с героическим прошлым, изображенным в других фрагментах. В отличие от «Вечеров», сборник составили бы художественные отрывки и статьи, где со- и противопоставлялись художественное и научное, историческое и современное. Общая «мозаичная» картина в новой книге складывалась бы из многих «ликов», соединяя интуитивный и логический пути познания.