Петербургский текст Гоголя

Подобное сближение «арабесок» и «гротеска» характерно для русской литературной критики на рубеже 1820–1830-х гг.[403] Так, в статье «“Евгений Онегин”, роман в стихах. Глава VII…» Н. И. Надеждин назвал Пушкина мастером на «гротески» и «арабески» – как «физические», так и «нравственные», считая те и другие низшими формами искусства, а самого поэта – из-за недостаточной, по мнению критика, образованности – не «всеохватным», как Шекспир, Гете или Байрон[404]. Очевидно, Надеждин следовал мнению В. Скотта в статье «О чудесном в романе», где утверждалось: «…чудесное в произведениях Гофмана сходно частию с арабесками, которые представляют взору нашему самых странных и уродливых чудовищ, центавров, грифов, сфинксов, химер; словом, всех выродков романического воображения <…> в них нет ничего, могущего просветить разум и удовольствовать рассудительность <…> гротеска неразрывно связана с ужасом, ибо то, что выходит из границ природы, едва ли может иметь какое-нибудь соотношение с прекрасным»[405].

По-видимому, Гоголь знал статьи Гете, В. Скотта и Надеждина и представлял смысловые оттенки слова арабески, именно так называя книгу. Заглавие актуализирует и тему искусства, и тему взаимодействия арабской и европейской культуры, и субъективную авторскую исповедальность, и связанные с ней фрагментарность, фантастику, гиперболизацию изображения, доходящую до гротеска, и разнородность объединяемых произведений. План «арабесок/гротеска», в свою очередь, предопределял обращение к изобразительному «древнему искусству» и возможную карикатурную обрисовку действительности, пародирующую современное «массовое» пошло-серьезное искусство. Разумеется, приданное задним числом заглавие лишь отчетливее обозначило важнейшие особенности уже представленного в цензуру сборника «Разные сочинения Н. Гоголя».

* * *

Близость «Арабесок» к «авторскому альманаху», их связь с журнальными и энциклопедическими изданиями, с «Вечерами» и «Миргородом», с художественными циклами других авторов, с «идеями и формами времени» – весь этот сложный генезис книги, обусловивший ее своеобразие, вызывает наибольшие затруднения у исследователей. Еще в дореволюционном гоголеведении сложилась традиция рассматривать повести «Арабесок» в отрыве от опубликованных там статей и фрагментов и лишь упоминать о таком соотношении[406]. Она оправдана тем, что позднее Гоголь стал воспринимать свое творчество в середине 1830-х гг. как переход от изображения народного прошлого/настоящего в «Вечерах» и «Миргороде» к отражению всей современной России в «Ревизоре» и «Мертвых душах» – и убрал «лишнюю ступень». Поэтому три повести «Арабесок» вместе с повестями «Нос», «Коляска», «Шинель» и «Рим» составили том III в Собрании сочинений 1842 г., а статьи и фрагменты больше не переиздавались. Однако нельзя оправдать того пренебрежительного отношения к большей части историко-философских работ Гоголя, что мы видим в некоторых зарубежных монографиях. Так, В. М. Сечкарев отметил влияние Шеллинга и его русских интерпретаторов (А. Галича, Н. Надеждина, Д. Веневитинова) на статью «Скульптура, живопись и музыка» и… не увидел ничего достойного внимания в других статьях сборника[407], а Д. Фангер рассматривал лишь «современные» статьи – «Несколько слов о Пушкине» и «Последний день Помпеи»[408]. Вероятно, они забыли или не обратили внимания, что в последние годы жизни, подготавливая к переизданию Собрание сочинений, Гоголь хотел соединить пять статей «Арабесок» («Жизнь», «Мысли о географии», «Скульптура, живопись и музыка», переделанные «О преподавании всеобщей истории», о Брюллове) и отдельные письма «Выбранных мест…» – с новыми статьями в пятом, дополнительном томе и даже написал его оглавление[409].

Все сказанное выше отнюдь не означает, что изначальное сочетание произведений в «Арабесках» было «чисто механическим»[410]. Фактически к нивелированию содержания ведет и «принцип равнозначности повестей, художественных отрывков и философско-эстетической публицистики»[411]. На наш взгляд, не стоит преувеличивать единообразие структуры сборника или понимать ее как простую сумму произведений различных жанров. Здесь художественное и нехудожественное по-своему взаимодействуют, хотя имеют различные функции. Такое сочетание противоположных начал было принципиально важным и создавало на основе единой мировоззренческой позиции книгу-мир как модель творчества писателя.

Чтобы понять принцип взаимосвязи повестей, художественных фрагментов и статей, необходимо подробнее рассмотреть архитектонику гоголевской книги, чей разнохарактерный материал по мере формирования целого требовал особо четкой организации. Сравнивая состав «Арабесок» с известными нам первоначальным и предварительным планами сборника, можно увидеть определенные закономерности в том, как автор сочетал художественное и нехудожественное на разных этапах воплощения замысла.