Петербургский текст Гоголя

Стихотворение Д. Веневитинова «Жизнь» (1826) тоже воплощало идею трех фазисов развития человека (человечества). «Как это нередко бывает у Веневитинова, героем стихотворения является не “я”, а “мы”, не отдельный человек и его неповторимая судьба, а человечество и судьба человечества <…> Философская идея становится в нем (стихотворении. – В. Д.) поэтической между прочим и потому, что она психологически точно раскрыта через ряд художественных наблюдений-деталей…»[456] По замечанию Ю. В. Манна, «холодный, прозаически-тягостный взгляд на жизнь из названного стихотворения – это уже новый момент художественного мышления Веневитинова. Он соотносится с финалом его неоконченного романа, с оценкой будущей судьбы Онегина.

<…> Как своеобразно применена триада в этом стихотворении Веневитинова! Начало в какой-то мере аналогично традиционному первому тезису – об античном искусстве, с его доверчивым приятием всего сущего, объективного. Второй тезис – близок романтическому распадению и ссоре с действительностью. Но зато третий – третий не имеет уже аналогии в историко-философской системе Веневитинова и вводит в самую сердцевину чувств “современного человечества”, с его “раздробленными” характерами, скукой и холодом»[457].

Можно полагать, что изобразительные «новизна» и «своеобразие» в какой– то мере отражают характер современной Веневитинову жизни и это оценивается с помощью эстетических категорий предшествовавших периодов. Духовная жизнь человека безочаровательна «сейчас» не потому, что она достигла высшего развития, а в силу перехода к иной культурно-исторической эпохе и некоего «безвременья», когда раздор человека с природой и самим собой приводит к разрушительному, всеотрицающему скепсису, когда уже исчерпаны и неприменимы («как пересказанная сказка») прежние идеалы классического и романтического. В задуманном романе Веневитинова тоже шла речь о разочаровании «сына века», о том, что «он, живой, уже был убит, и ничем не мог наполнить пустоту души» (Веневитинов, 114). Крушение былых идеалов и отрицание вместо утверждения и созидания – это торжество регрессивной тенденции, которая в переходное время определяет жизнь общества, каждого человека.

Определяющая «Арабески» мысль Гоголя о двух взаимосвязанных противоборствующих тенденциях культурно-исторической эпохи наиболее отчетливо в историческом и художественном плане была воплощена во фрагменте «Жизнь», где Древняя Греция и синтез искусств в этот период изображаются почти так же, как во фрагменте «Женщина» и статье «Скульптура, живопись и музыка». Представленная в «Жизни» идея трех фазисов развития человечества и форм искусства перекликается с концепцией романтиков и ее интерпретацией у Веневитинова.

В «Жизни» три дохристианские «царства» – основные культурно-исторические периоды Древнего мира – изображены «обобщающими художественными образами» [VIII, 760], то есть персонификации Египта, Греции, Рима даны как одновременно существующие. Это отличается от единого метафорического образа (или совокупности однородных образов), в котором для Веневитинова воплощались мыслимые единство и преемственность развития. У Гоголя целостность и последовательность развития Древнего мира даны через разнообразие, неравнозначность, разновременность конкретных образов, изображающих эту эпоху.

Сама неравнозначность, по мысли автора, зависит от идеи(здесь: идеала) развития каждого культурно-исторического периода. Для Египта это идея смерти, отрицания; для Греции – идея утверждения духовности жизни вместе с проповедью наслаждения, чувственности, искусства. В Риме духовное вновь отрицается ради безудержных желаний, жажды славы, завоевания. Характерно, что «эпоха желаний» у Веневитинова должна предшествовать «эпохе наслаждения», очевидно отождествляясь с переходом от чувственного восприятия мира к миру идей, от земного – к «неземному» (Веневитинов, 137). По Гоголю, наоборот: римская «эпоха желаний» следует за древнегреческой «эпохой наслаждений».