Петербургский текст Гоголя

Наоборот, популярнейший тогда жанр исторического романа здесь был представлен двумя разрозненными и разностильными «арабесками», отнесенными в примечании к раннему творчеству автора. То есть обратная перспектива полного изображения прошлого оказывалась сомнительной: по словам автора, воссозданное историческое целое он затем уничтожил как несовершенное – сжег написанное, оставив лишь опубликованные, проверенные печатью отрывки. Но, с другой стороны, такая перспектива отчетливо связана с книгой «Вечеров» и статьями исторической проблематики. Сожжение исторического романа подчеркивает особенности нового целого, которое образуют «Вечера» с «Арабесками» и «Миргородом», по-разному сочетающими историческое и современное.

Этот фон позволяет понять, какую роль играл в сборнике художественно-исторический фрагмент «Жизнь», по своему охвату и осмыслению истории близкий статьям, а по форме и творческому методу – главам исторического романа. Как было сказано выше, фрагмент изображает самое начало нового христианского мира и всё предшествующее развитие мира Древнего. Это как бы начало некоего большого «синтетического» повествования о «жизни», сочетающего науку и искусство, историю и современность. Но контуры такой формы и ее содержательные возможности только намечены, что заставляет вспомнить о грандиозных замыслах Гоголя: например, о «началах двух огромных творений, на которых лежит печать отвержения…» (Х, 278) или о замысле написать (точнее, исходя из контекста высказывания, пересоздать) Историю – всемирную, средневековую, украинскую и всего «юга России». Статья «Шлецер, Миллер и Гердер», следующая за фрагментом «Жизнь», теоретически подтверждала и обосновывала перспективу такого повествования и заранее требовала от него «высокого драматического искусства». В то же время вторую часть «Арабесок», которая начиналась «Жизнью», вместо целостного «драматического» повествования заполняли такие разрозненные «формы времени», как статьи, отрывок исторического романа, повести.

Заметим, что в «Вечерах» повесть о Шпоньке – обособленная от других повестей, современная, книжно-фрагментарная – тяготела к романическому «стернианскому» типу повествования[460], однако не поднималась до него. Сама действительность не имела на то никаких оснований: она была так «бедна» психологическими движениями, что даже формально «недотягивала» до изображения в полноценной повести, и это было иронически оговорено. То же делало сомнительной и перспективу современного малороссийского романа.

В «Арабесках» изображение современной действительности уже вполне художественно «полнокровно» и своеобразно, хотя и отрывочно. Наоборот, теперь в дополнении нуждаются ранние исторические фрагменты. Отчасти это компенсируют статьи историко-эстетической проблематики, что на данном этапе соединяют историю и современность, имеют личностное, авторское начало, осмысливают прошедшее и настоящее, представляя их в ярких, чувственно воспринимаемых образах. В контексте этих статей древние культурно-исторические периоды в «Жизни» соотнесены с последующим развитием, прежде всего – современной действительностью. Так господство скульптуры в «языческом мире» сменяется в Новое время главенством «живописи и музыки, которых христианство воздвигнуло из ничтожества и превратило в исполинское» (VIII, 10).

По существу, гоголевские статьи и фрагмент обнаруживают не только знакомство автора с романтической историографией, квалифицированное освоение ее трудов[461], но и применение той историософской циклической концепции, что лежала в основе произведений Веневитинова и других любомудров[462]. Гоголь уточняет и объективирует эту универсальную схему, учитывая исторические противоречия. Как показывает соположение «Жизни» и других статей, каждый период Древнего мира зеркально отражается по «возрасту» и тенденциям развития в культурно-историческом периоде христианского времени: Рим и движение народов до средних веков – «детство», Древняя Греция и Средневековье – «юность».