Петербургский текст Гоголя

С точки зрения автора, этот синтез показывает, что «художническое» обрело черты, ранее свойственные «демоническому», тогда как в повестях Н. Полевого, А. Тимофеева, В. Карлгофа искусство и «горний мир» были противопоставлены земной, жалкой, низкой, материально-меркантильной жизни общества, которое не понимало, не принимало и тем самым губило «высокого» героя. Теперь же, по мысли Гоголя, чтобы создать произведение Искусства, художник должен уйти из мира в религиозное уединение или «в чужую землю», ибо его внутренний мир зависит от мира внешнего, от окружающего и окружающих, однако на них герой, в свою очередь, повлиять не в силах (на это отчасти способно Искусство, созданное «в чужой земле»). Поэтому художник-монах переживает комплекс «вины-мести»[619], как Чертков, который, испытывая вину за свою измену таланту, мстит всему миру, лишает его Искусства. Но если художник винит лишь себя за создание «демона в портрете» и ему же мстит, чтобы искупить собственный грех перед искусством и людьми, объявить про Зло, угрожающее обществу, а тем самым разрушает злые чары, то Чертков уничтожает и накопленные духовные ценности, и собственное богатство, и самого себя как личность. Начинающий художник Пискарев видит и винит в том, что произошло, несовершенство, дисгармонию мира и потому обращает отмщение на саму (свою!) жизнь. Не ощущает «вины-мести» лишь «идеальный художник», отвергая пошлое окружение ради чужого гармоничного мира («…презревши все, был бесчувствен ко всему, кроме своего милого искусства». – III, 421).

Отсутствие комплекса «вины-мести» свойственно и рассказчику Леону, сыну художника-монаха. Он офицер и ведет борьбу со Злом, не будучи художником. В 1-й редакции «Портрета» этот тип сродни героическому типу офицера, изображенному М. Загоскиным, А. Марлинским, В. Карлгофом, В. Далем и др., который естественно уничтожал проявления зла благодаря своей гражданско-патриотической позиции, подобно героям-художникам, и обычно имел свою предысторию. Леон тоже вспоминает детство, потерю матери и брата, учебу в «Корпусе», войну, что «совершенно меняет» его «мирное» обличье и характер: «…знавшие меня прежде не узнавали вовсе. Загоревшее лицо, огромные усы и хриплый крикливый голос придали мне совершенно другую физиогномию. Я был весельчак, не думал о завтрашнем, любил выпорожнить лишнюю бутылку с товарищем, болтать вздор со смазливенькими девчонками, отпустить спроста глупость, словом, был военный беспечный человек» (III, 440–441), – но затем способен критически оценивать себя и свои поступки. Это указывает на его близость к архетипу настоящего героя-воина, который характеризуют готовность к борьбе, преодоление трудностей, подвиг(и), мужество, стойкость, верность слову (иначе его нельзя представить: он будет карикатурно-недостоверен).

И потому, когда исчезает соответствующее основание, тип героя-военного у Гоголя неизбежно мельчает, «вырождается», превращаясь в тип филистера, что для романтиков был полной противоположностью художника – некой пошлой заурядностью, общим местом, «духовным нулем», живущим своими шкурными интересами, агрессивно их отстаивающим и насаждающим. Это всегда – человек позы, для которой служит фоном толпа, герой в ней обычно себя реализует, и потому изображение толпы включает и позы филистеров. Так, демонстрацией у маленьких людей «могущества силы» – тупой и грубой – открывается картина Невского проспекта, где оставляют след «неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит <…> и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину…» (III, 10). Там среди атрибутов публики вместе с необычными бакенбардами так же восторженно описаны «чудные усы» (III, 12), которые могли носить лишь военные или бывшие военные. Затем офицерские «сапог со шпорой и… выпушка мундира» (III, 20) видны в публичном доме, а «увещевание» здесь Пискаревым красавицы прерывает вошедший «с шумом один офицер», который приветствует ее, «без церемонии ударивши по плечу» (III, 365; черновая редакция). Засилье военных отражается и во сне Пискарева: на балу «несколько пожилых людей» спорят «о преимуществе военной службы перед статскою…» (III, 27).