Петербургский текст Гоголя

Образ «природного», простого, аскетичного православного Храма на страницах гоголевской эпопеи «Тарас Бульба» и фрагментов, посвященных истории Малой России, воплощает «всю летопись страны, терпевшей кровавые жатвы» (III, 302). В «Главах исторической повести» именно «старая, истерзанная временем, покрытая мхом» (III, 277) сельская церковь становится на Пасху центром стихийного выступления козаков против оккупантов и их приспешников. Прямое нарушение канонов (оружие в храме, насилие) обусловлено народной ненавистью к тем, кто, используя силу, попирает православные традиции, обычаи предков. Сама борьба за веру оправдывает в глазах козаков насилие, даже «злодейства» (как сказано в черновой редакции «Тараса Бульбы») и то небрежение религиозными установлениями, какое зачастую проявлялось по отношению к храму: «И вся Сечь молилась в одной церкви и готова была защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать не хотела о посте и воздержании» (II, 303), – а по словам кошевого, этот «храм Божий – грех сказать, что такое. Вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сеча, а до сих пор, не то уже, чтобы наружность церкви, но даже внутренние образа без всякого убранства. Николай, угодник Божий, сердега, в таком платье, в каком нарисовал его маляр, и до сих пор даже и серебряной рясы нет на нем. Варвара великомученица только то и получила, что уже в духовной отказали иные козаки. Да и даяние их было бедное, потому что они почти все еще пропили при жизни своей» (II, 305).

Во 2-й редакции «Тараса Бульбы», по давнему наблюдению исследователей, аскетизм той «деревянной небольшой церкви» противопоставлен обольстительному великолепию католического собора так же, как простое ратное снаряжение козаков оказывается противопоставлено показному богатству наряда и оружия «польских витязей» (II, 115). При этом образ католического храма создается сочетанием противоречивых мотивов: «земляные» мрак, теснота и сырость ведущего к собору подземного хода завершаются «маленькой железной дверью», за ней – «большой простор» и «высокие темные своды»; общая молитва «о ниспослании чуда», общие смиренные позы молящихся – и некая разъединенность их между собой; «темный угол» – озаряющий свет – его разложение на «голубые, желтые и других цветов кружки» – «радужно освещенное облако»; «величественный стон органа» – «тяжелые ропоты грома» – «небесная музыка» – и вновь «густой рев и гром» (II, 96–97). Все это потрясает чувства восприимчивого младшего сына Тараса Бульбы. И предательство Андрия можно объяснить не только «податливостью его природы» дьявольскому (здесь – явно! – индивидуалистическому, «европейскому») соблазну гордыни, славы, богатства и забвением догматов веры, но и пробуждением в герое примитивного эстетического чувства, которое позволяет обожествлять именно «внешнюю» красоту, будь то пышное, богатое убранство костела, органная музыка, городская архитектура барокко или красавица панночка – ее герой уподобляет Мадонне.

По Гоголю, дьявольское с течением времени все больше «порывается показаться в мир», искажая образ Божий в человеке. Идиллия и эпопея в «Миргороде» ведут к мелкому убожеству «существователей» Нового времени. За героическим эпосом «Тараса Бульбы» следует устрашающе-поучительная фантастика «Вия», вырастающая, как указывал автор, из «народного предания». Разрушена семья-республика Сечи – и все больше сирот без роду и племени, которым, собственно, нет дела до других и до всего света, если нечего поесть. Они еще помнят, каким должен быть козак, держат в голове догматы, молитвы, заклинания и применяют при случае, да и службу, в общем, знают, только смысл этого для них почти утрачен, словно в песне, которую напевают пьяные козаки, везущие Хому к сотнику – не только их воинскому начальнику, но и хозяину, «владельцу». Казалось бы, всё почти то же, что было у Остапа и Андрия (налеты на рынки и сады, стычки бурсаков-«республиканцев»), за исключением более мягкого, «либерального» отношения к торговле и торговкам. Но походы и битвы за веру христианскую для Хомы Брута и таких, как он, – уже только прошедшее. Это подтверждается и несколько ироничным отношением самого автора к боевому прошлому «уже несколько пожилых» козаков: «Небольшие рубцы говорили, что они бывали когда-то на войне не без славы», а «свитки из тонкого сукна с кистями показывали, что они принадлежали довольно значительному и богатому владельцу» (II, 190). Бульба и его соратники не боялись ничего, пока находили опору в вере и знали, за что воюют, ради чего отдают жизнь, – мир «Вия» пронизан страхом: здесь человека обессилила формальная, недостаточная вера, и душа его стала слабее, ибо доступна соблазнам плоти, злата и «внешней» красоты.