Петербургский текст Гоголя

Земля нависает над Хомой вместо храма «крутой горой» с бурьяном, по которой идет дорога – обратная, запретная для героя. Земле принадлежит соблазняющее его «демоническое» золото денег. Так, сначала герой говорил старухе, что не оскоромится в пост «и за тысячу золотых», но уже назавтра, оказавшись в затруднительном положении, отыскал на рынке молодую вдову и за известные услуги, кроме всего прочего, получил и «ползолотой» (II, 188). У гроба панночки, еще не увидев покойницу, Хома надеется, что ему за службу «пан набьет… оба кармана чистыми червонцами» (II, 199). Наконец, зловещее обещание сотника о награде за «христианское дело»: «Не исправишь (здесь: не исполнишь. – В. Д.) – не встанешь; а исправишь – тысяча червонных!» (II, 213), – напоминает об отказе Хомы от соблазна в начале действия и предшествует «земляной» мести. Земле принадлежат, как в фольклоре, «дьявольские» зелья – табак и «горелка» (см. об этом выше, на с. 111), соблазнительные для Хомы. Однако земля порождает и постоянно сопутствующие Хоме (как Петру в повести «Вечер накануне Ивана Купала») – «бурьян» и «терновник». Это очевидно связано с мотивом возмездия человеку за первородный грех, когда одновременно была проклята и земля, чьи начала: Змий и Древо – играли свою роль в грехопадении. Адаму же (буквально «взятому из земли») было определено: «…проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от нее во все дни жизни твоей. Терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою» (Быт. 3:17–18).

Подобному истолкованию способствует «универсальное» прозвище героя. Уже не раз отмечалось, что украинское имя Хома перекликается с Homo (лат. «человек вообще») и евангельским «Фомой неверующим», а бурсацкая кличка Брут (лат. «простак, тупица; грубый, жестокий») – была созвучна укр. бруд – грязь[650] (подробнее об этом скажем далее). Однако действительное значение имени Фома (др.-евр. «близнец») позволяет интерпретировать сюжет как историю о разлученных близнецах, из которых один «небоже» – сирота, несчастный, обездоленный, неимущий (в том числе вида и Дома) – посвящен Богу, а другой – прекрасный, удачливый, любимец и наследник родителей (родителя) – демоническим силам. Это две половинки андрогина, которые обречены искать друг друга, притягиваться, но никогда, из-за разной направленности, не могут стать единым целым или быть вместе (мотив очень важный для Гоголя, возможно, потому что был биографическим: моложавую красавицу М. И. Гоголь иногда принимали за старшую сестру ее невзрачного сына). В этом случае «богатейший сотник» играет двойную роль: и «страшного отца», который вправе ужасно наказать за ослушание, даже убить свое дитя, или сказочно вознаградить золотом за службу, или страшно отомстить за его смерть, и «отца неправедного» (как Голова в повести «Майская ночь, или Утопленница»), кто отрекается от своего дитя и/ или его не признает, не заботится о храме Божьем в своем селении, да и «храме души» своих детей. Тогда понятно, почему Хоме так нравится это село и почему он не может уйти – до разрешения конфликта с отцом, а козаки вроде и готовы отпустить героя, но как-то так само собой получается, что не отпускают.

Этот конфликт дублируется на нескольких уровнях. Изначально поиск героем Софии (Церкви и Премудрости) обращается в поиски сиротой приюта и Дома (ведь Хома идет куда-то на каникулы), затем высота поиска снижается до желания найти ночью в степи дорогу, кров и еду, которое приводит на хутор к старухе и профанируется до сушеного карася и овечьего хлева, до пустой хаты бурсы, а затем до вдовы, ее домика, сытного угощения и «ползолотого». Все это по-своему повторяется на «обратном» пути философа, когда, подчиняясь приказу ректора, он едет к сотнику и пирует с козаками в придорожной корчме. Наконец Хому привозят в Дом (отца?), кормят и, после вразумления хозяином, ведут в неказистую Церковь, где его ждут ночные Откровения. Пародируют это «поиски» в хате пригожей молодки, «пир» на двоих с Дорошем и «откровения» дворни о ведьме, которые схожи с ночным приключением Хомы: начало его скачки напоминает «историю псаря Миколы», а ее предварение – «историю о Шепчихе». Одновременно повествование сохраняет и мифологический уровень аллюзий на Священное Писание, заявленный при описании вертепа. Например, действия старухи-ведьмы в хлеву похожи на попытки жены начальника стражи Пентефрия (Потифара) искушать целомудренного Иосифа (Быт. 39:7–20), но в очевидном ироническом аспекте; разговор Хомы и сотника – библейский диалог Моисея с Богом (Исх. 3:10–11, 4:1, 10:14), а дикие заросли за домом сотника напоминают остатки райского Сада, оставленного человеком в небрежении[651].