Зачем же Тарас пришел в этот неестественный, выморочный, грязный, тесный, абсолютно чуждый ему и Степи мир? – Если вернуться к метафоре «город – душа», то за частью своей души, которая в Остапе: без этой духовной связи Бульба чувствует свою жизнь неполной (ср.: Андрий и панночка). Но город инфернально
Однако, пытаясь выкупить только своего сына, Тарас нарушает законы товарищества, несоблюдение которых взбунтовало его в лагере под Дубно, и теперь, подобно Антею вне земли, оказывается «в странном, небывалом положении: он чувствовал в первый раз в жизни беспокойство. Душа его была в лихорадочном состоянии. Он не был тот прежний, непреклонный, неколебимый, крепкий, как дуб: он был малодушен; он был теперь слаб. Он вздрагивал при каждом шорохе <…> Сердце Тараса замерло» (II, 340). И «вся твердость возвратилась в его душу» (II, 341) тогда, когда он удостоверился в невозможности выкупа и решил последний раз повидать сына.
Обычная роль демонического посредника в произведении – не только помощь герою, установление связи с антагонистом(-ами), но и косвенная характеристика обеих противоборствующих сторон (например, степень участия Мефистофеля в делах Фауста обусловлена «мефистофельским» в самом ученом). Так, простота, прямодушие, естественность и широта натуры Бульбы выявляются на фоне особых – в том числе и предполагаемых героем – качеств демонических персонажей. Он, по своему признанию, затем и обратился к ним, что сам «не горазд на выдумки», а они все знают – «на то уже и созданы» (II, 335). Это подтверждают и мгновенно придуманный Янкелем безопасный способ добраться до Варшавы, и его знание Польши и психологии поляков, тогда как хитрость самого Тараса по-детски наивна и беспочвенна. Но ведь находит он с демоническими персонажами «общий язык» золота, а потом легко меняет свой естественный вид на обличье «иностранного графа, приехавшего из немецкой земли»[321]
, и даже молодеет, так что «никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнать его. По виду ему казалось не более тридцати пяти лет. Здоровый румянец играл на его щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное. Одежда, убранная золотом, очень шла к нему» (II, 341–342). Видимо, всем этим он обязан «злому» в себе, хотя у него нет и принципиально не может быть страха, скупости, расчета или, наоборот, инстинктивной, азартно-нерасчетливой корысти демонических персонажей. Да и они по отношению к Бульбе почти во всем проявляют лучшие человеческие качества: понимание, поддержку, сочувствие, верность слову, – которых нет у поляков.Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное