Петербургский текст Гоголя

Так в начале 1835 г. Гоголь предстал перед публикой автором «Вечеров» и двух новых книг, но, по существу, отказался от маски Пасичника, известной тогда литераторам и читателям лучше настоящей фамилии автора. Потому-то, видимо, и было отложено уже прошедшее цензуру переиздание самих «Вечеров» – ведь повторное использование «маски» существенно ограничило бы проблематику гоголевского повествования. Из захолустной Диканьки регулярность и меркантилизм наступавшей цивилизации представлялись досадным, неестественным искажением природы, и попытка увидеть многообразие действительности глазами простодушного Пасичника и его земляков наталкивалась на ряд противоречий. Сам же автор в повестях «Вечеров», по сути, не имел «своего лица»: его подменяла «субъективная атмосфера» сказа и «быстрая смена личных тонов» рассказчиков из разных социальных групп, составлявших как бы групповой портрет народа[379]. Пасичник, «гороховый панич» (сын помещика), дьячок-священнослужитель, городской житель Курочка и др., несмотря на возрастные, креативные и прочие различия, одинаково несли «мёд» совокупного и личного опыта как пчелы в своего рода улей национального сознания (распространенная в XVIII в. метафора-эмблема). Поэтому индивидуальное у них и героев их «сказок» в основном соответствовало народному характеру, а иногда, наоборот, обозначало проявление демонически разрушительного – например, у колдуна «Страшной мести». Но определенная национальная обособленность художественного мира «Вечеров» ограничивала «сферу автора» и предполагала между ним и русским читателем рассказчика-посредника, который приводил исторические факты, легенды, поверья, те или иные черты украинского быта, комментировал их, объяснял неизвестное читателю.

«Арабески», если сравнить их с «Вечерами», принципиально меняют и масштаб изображения истории и действительности (весь мир, всё искусство, весь Петербург, все средние века, вся Украина – ср., «вся Диканька»), и сам уровень освоения, осознания изображаемого, утверждая многообразие взглядов на мир, личную причастность пишущего к животрепещущим проблемам, общественную значимость его произведений. Здесь Автор – тот, кто провел изображаемое «через свою душу», соединил разные воззрения на мир и лично представил современникам, чередуя свои юношеские опыты с произведениями зрелыми, «сегодняшними», вещи художественные – с научными изысканиями, которые он тоже искусно обработал в литературном плане и тем самым обозначил масштаб таланта художника-создателя.

Эта сознательная установка автора-демиурга обозначена и отказом Гоголя от псевдонимов, включая маску Пасичника. Так, в «Арабесках» фактически раскрыты псевдонимы, под которыми появились два ранних его произведения: 0000 – «Главы из исторического романа» в «Северных Цветах на 1831 год» и Г. Янов – статьи «Мысли о географии» в № 1 «Литературной Газеты» за 1831 г. Косвенно раскрыт и псевдоним П. Глечик – под ним в том же номере «Литературной Газеты» опубликована глава «Учитель (Из малороссийской повести “Страшный кабан”)», – это прозвище героя в «Главе из исторического романа». Видимо, для Гоголя было принципиальным тогда показать свою принадлежность к пушкинскому кругу и его изданиям.

В глазах осведомленного читателя сборник должен был совместить творчество Гоголя – автора «Вечеров», а также нескольких художественных фрагментов и статей в изданиях пушкинского круга, – с деятельностью Н. В. Гоголя-Яновского, старшего учителя истории в Патриотическом институте благородных девиц, теперь адъюнкт-профессора по кафедре всеобщей истории Санкт-Петербургского университета, автора ученых статей в Журнале Министерства Народного Просвещения за 1834 г. Именно в «Арабесках» полнее и точнее всего оказалась отражена жизнь писателя в Петербурге с начала 1830-х гг.: мелкий чиновник в департаменте, педагог, любитель искусства, литератор, историк Украины и средневековья, просто, как его герои, житель северной столицы. Таким образом, «Разные сочинения Н. Гоголя» не только представляли различные этапы, стороны и методы познания автором действительности, но и утверждали цельность его мировосприятия, определенную последовательность творческого пути.