Петля

— То и значит. Через неделю вернусь — расскажу.

Я не мог ему ничего сейчас объяснять. Во-первых, не хотел, да и что тут объяснить можно? Так и представил себе этот идиотский разговор: "Знаешь, Макс, к херам все, что мы тут вместе планировали и делали, я передумал. Я тут прикинул, и решил — дочь Ахмеда со мной останется".

А во-вторых, Лекса из душа вышла, и слышать наш разговор ей не стоило. Да и, на худой конец, никогда нельзя исключать вариант прослушки.

— Андрей, у тебя точно все в порядке?

— Да, Макс. Точно. С тварью этой я сам решу. Ты, главное, под контролем все на месте держи. За Кариной и Дариной с Таей глаз да глаз. Я тебе все расклады потом расскажу.

— Лады, брат. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь… На связи.

Нажал кнопку отбоя, а на душе как-то паршиво стало. Понимал, что нам всем еще это аукнется, что под удар дохрена людей подставляю, только решение принято и дело сделано. Ахмед пусть сколько угодно беснуется. Он сам себя слил уже и рыпаться особо не будет. А время тянуть — мое право. Хотя какое, к черту, право? Я просто хотел выдрать это время для нас. Остаться здесь, вдали от всего этого дерьма, из которого нам еще предстоит выбираться. Побыть еще немного в иллюзорном мирке, в котором не существовало никого и ничего, помимо нас.

Заметил краем глаза, что она из душа вышла и в соседнюю комнату вошла. Я подошел к двери, молча за ней наблюдая. Окликнуть хотел, но передумал, стеречь продолжил. Посмотреть, как вести себя будет. Мы ведь совсем другие наедине с самими собой, когда понятия не имеем, что за нами кто-то подсматривать может. К зеркалу подошла и волосы мокрые расчесывать начала. Рассматривает себя и вдруг своему отражению улыбнулась. Забавная такая. Красивая. Чистая. Подушечками пальцев губы свои трогает, искусанные и припухшие от поцелуев. И мне вдруг невыносимо захотелось тоже к ним прикоснуться. Обвести пальцем контур и смотреть, как в рот его втянет. Только с места не сдвинулся, жадно пожирая ее глазами, и картинки в голове одна порочнее другой. Дьявол. Ни одна женщина на меня никогда так не действовала.

Пройдет не так много времени, как я поймаю себя на мысли, что меня возбуждает в ней абсолютно все. Как чай горячий пьет, слегка дуя на краешек чашки, как смеется заливисто, как смотрит, глаза слегка прищурив. Каждый раз, когда в эти глаза смотрел — они сверкали по особому. То желанием, то вызовом, то призывом. Пламя на дне зрачков пылает, и его еще больше разжечь хотелось. И плевать, пусть все на своем пути сожжет.

Возбуждало наблюдать, как, надев наушники, подпевает что-то себе под нос, а когда меня увидит — воздушный поцелуй отправит и подмигнет. В каждом ее движении — естественность, простота и искренность. И они мне становились необходимы как воздух. Это то, что я в ней почувствовал с самого начала, просто верить не хотел. Что искренняя она во всем. Чувствах, словах и действиях.

Если бы месяц назад мне кто-то сказал, что я в обнимку с двадцатилетней девчонкой пойду на какую-то дурацкую комедию, выкупив все места в кинозале, я бы посоветовал ему пройти обследование у психиатра. А если бы этот кто-то еще рассказал мне про хрустящий попкорн, приторную газировку и зажимки на "местах для поцелуев", я бы отвез его в клинику лично.

— Андрей, ну что? Как тебе фильм? — и подмигнула, поправляя безнадежно измятую юбку.

— Отличный, — прижимая к себе за талию и шепча на ухо, обводя мочку языком, — ничего более… захватывающего не видел…

— Да-а-а-а? Неужели? И какой момент тебе понравился больше всего? Наверное тот, где эта губастая брюнетка набросилась на своего парня?

— Брюнетка? Я весь сеанс видел только блондинку… Мы точно на один и тот же сеанс ходили?

— Точно, Воронов… И да, теперь кроме блондинки тебе больше ничего не светит, ясно? — и опять глаза прищурила. Как будто не видит, дурочка, что на нее одну смотреть хочу.

Я словно перенесся в какое-то другое время и пространство. Жил чьей-то, но не своей жизнью, по крайней мере, так мне казалось. Потому что смотрел на все вокруг будто не своими глазами. И чувствовал то, что, казалось, похоронено где-то безнадежно далеко и навсегда.