Петля

Я уверена, что Андрей понимает, сколько крови прольется, и вот здесь и начинался мой страх… Что я и кто я в сравнении с его семьей, которая из-за наших отношений будет под ударом? Я — та самая козырная карта, которую швыряют на стол, чтобы выиграть… И мне было жутко, что меня вот так тоже швырнут, когда возникнет эта необходимость.

А потом я успокаивалась, потому что приезжал Андрей и всегда мешал мне думать. Врывался в мои мысли бешеным ураганом и уносил в иную реальность. В нашу собственную. В мир, где я не была дочерью Ахмеда, а он не был тем, кто похитил дочь Нармузинова и держал ее под замком больше месяца.

Все эти дни я провела, как в сказке, рядом с ним. И каждое утро я просыпалась в объятиях того, о ком раньше не позволяла себе даже мечтать. За это время я словно взлетела в неведомый космос и парила там, у первобытного костра, за пределами Вселенной. Мы развели его вместе, и я не боялась, что скорее всего обуглюсь на нем до костей. Каждую ночь, засыпая у Андрея на груди, я вспоминала по минутам прошедший день. Записывала глубоко внутри, чтобы потом, когда все закончится, я могла бы "перечитывать" эти мгновения снова и снова. Перебирать их, касаться кончиками пальцев, отматывать назад, прокручивать вперед, окунаться в них с головой.

Никогда не думала, что он может быть таким… Да, вот оно это слово, то самое слово, которое я бросила ему в лицо в самолете, и оказалась неправа. Он настоящий. Он такой настоящий, что все остальные рядом с ним кажутся пластмассовыми куклами на шарнирах. Искусственными, блеклыми, серыми. Как я только могла считать, что он холодный, ледяной, да он самый настоящий вулкан. Торнадо. Опасное, огненное, разрушительное и непредсказуемое.

Я никогда в своей жизни столько не смеялась, как в эти дни. Мы зверски дурачились. Так дурачились, что у меня скулы от хохота сводило.

Играли в карты на желания, и я миллионы раз проигрывала под его наигранно зловещий хохот и приподнятую бровь. Он придумывал для меня изощренные наказания, а я с радостью их исполняла, а этот чертов Мефистофель издевался каждый раз, когда я в бешенстве швыряла в него карты и топала ногами от обиды.

— Ты спрятал карту, Воронов. Ты засунул ее в карман. Не лги. Ты нарочно меня дуришь.

— Это ты специально проигрываешь, мелкая. Тебе нравится исполнять мои желания, признавайся?

— Вы мухлюете, Ваша Светлость. Вы — шулер.

— Ну да, ну да. Конечно мухлюю. С блондинкой остается только мухлевать.

— Ах ты ж.

С кулаками на него, пока не подмял под себя, заводя руки за голову и сдирая зубами платье на груди вниз, чтобы обхватить губами сосок и заставить замолчать, выгибаясь навстречу со стоном.

— Шуле-е-е-ер.

— Ведьма.

— Ты — ненасытное животное.

— "Ваша Светлость"… Забыла?

— Ваша Светлость, вы озабоченный маньяк.

— Светлостям такое не говорят.

— А что им говорят?

— Им говорят, как хотят их ублажить.

— Еще чего.

— И еще исполнить все их прихоти. Да-а-а, вот так… раздвинь ножки и впусти меня.

— И не подумаю. Берите сами.

Резко перевернул на живот, притягивая за ягодицы к себе и врываясь в меня, как одержимый. Без раскачки и прелюдии, взбудораженный нашей перепалкой.

— Вот так? — рычит в ухо и кусает за затылок, надавливая на поясницу и заставляя прогнуться.

— Да-а-а-а…

— Ваша Светлость. Говори.

— Да-а-а-а, Ваша Светлость.

Он брал меня снова и снова. Везде, где можно и где нельзя. В машине, на постели и у двери, и в музее, в театре. Брал властно, иногда яростно, иногда очень нежно и долго, иногда только ласками доводил до безумия, до исступления.

Смотрела на его длинные пальцы и покрывалась румянцем, вспоминая, что он мог ими делать со мной. Когда мог и как мог.

— Смотри на сцену, девочка, и постарайся не стонать, — тихим шепотом на ухо во время концерта в Венской опере, и я чувствую, как скользит ладонью по внутренней стороне бедра, под шелк трусиков. Закусив губу, цепляясь за ручки сиденья, тяжело дыша и глядя на сцену, где оркестр играет Венский вальс.

— Тебя так сильно возбудила музыка, Александра? — отодвигает шелк в сторону и ласкает медленно, дразнит. То останавливается, то ускоряет движения. Под музыку. Заставляя впиваться в сиденье, кусать губы и сжимать колени.

Всхлипнуть, когда, подведя к точке невозврата, резко вошел пальцами внутрь и услышать его властный голос:

— Тшшш, маленькая, не так громко. Молча… Да-а-а-а, вот так. Молча.

И, закатив глаза, дернуться всем телом, когда накрыло оргазмом. Под взглядом его горящих темных глаз и аплодисменты публики.

Андрей отвернулся к сцене, улыбаясь уголком рта и облизывая пальцы, а потом, после концерта, осатанело врывался в меня на лестнице, за кулисами и гримерками, прижав к стене и подхватив под колени.

Мне не верилось, что это все происходит на самом деле. Все это сумасшествие, в бешеных дозах и количестве. То, как Андрей смотрел на меня… Никто и никогда раньше не смотрел именно так.