Петля Арахны (СИ)

С того самого дня она смиренно переносила свою супружескую обязанность почти каждую ночь. Люциус, надо сказать, вёл себя с ней обходительно, и его прикосновения бывали ей даже приятны, как и он сам, хотя и не на столько, чтобы сопровождать осуществляемый процесс некими яркими восторгами. Мать вообще всегда говорила Нарциссе о том, что при муже лишние эмоции лучше не выражать, и Нарцисса по своему разумению считала, что это был именно тот самый случай. Впрочем, следуя тем же самым указаниям матери, она всегда сдержанно хвалила Люциуса после их близости, улыбаясь ему своей непринуждённой улыбкой и говоря, что всё было чудесно. Люциус обычно улыбался ей в ответ своими идеальными белыми зубами, целовал её в лоб, после чего благородно позволял остаться ей в комнате одной, уходя к себе, и она, вполне удовлетворённая этим обстоятельством, спокойно засыпала.

Как хорошая жена, коей Нарцисса, безусловно, стремилась для Люциуса быть — она никогда ни на что не жаловалась и не просила его менять что-либо, даже если испытывала некий дискомфорт, смиренно принимаемый ею за неизбежное сопровождение брачной жизни. Вместе с тем, она также предпочитала никогда не отвечать в моменты их с Люциусом воссоединения и на некоторые его весьма непонятные ей, а иногда и вовсе неприятные просьбы. Когда это происходило, Нарцисса обычно просто делала вид, что не расслышала Люциуса, и тот, видно, осознавший вскоре, что жена была выше его излишних прихотей, вообще перестал просить её о чём-либо отличном от их привычной последовательности действий.

В тот момент, когда это произошло, успокоенная и обрадованная этим фактом, Нарцисса начала наконец наслаждаться их семейной жизнью. Днём они с Люциусом обязательно бывали где-то в гостях или на представлении в Лондоне, во всём блеске своего благообразного внешнего облика, что нравилось Нарциссе в их браке чуть ли не больше всего, а вечером, уже по возвращении домой, так же благообразно и сдержанно совершали свой супружеский обряд, после которого Люциус обычно вновь покидал поместье, ради своих секретных встреч с друзьями и Тёмным Лордом, возвращаясь, уставший, уже только под утро.

А спустя некоторое время Нарцисса, наконец, забеременела, что полностью избавило её от всякой необходимости вообще совершать с Люциусом какие-либо в большей степени изматывающие её действия. Она, конечно, не сама сообщила об этом ему тогда, но упросила своего семейного колдомедика, настоять на подобной необходимости. И Люциус принял это, как она узнала в тот день от особенно отчего-то хромавшего Добби, с абсолютно безмятежной и полной благожелательности улыбкой.

Нарцисса, конечно, понимала, что после рождения ребёнка, запретить мужу вновь навещать её по ночам, когда ей так хотелось спать, она просто не могла, но девять месяцев полного спокойствия, а затем ещё два месяца любезного невмешательства Люциуса в её личную жизнь, Нарцисса принимала с благодарностью. Когда же, тот не изъявил никакого побуждения навестить её как-нибудь ночью и на третий месяц, Нарцисса несколько будто бы забеспокоилась. Она тогда даже обратилась к матери за советом и та взволнованная раскрывшимися подробностями, пообещала, что попросит последить за зятем их домовика, который очень скоро принёс хозяйкам весьма раздосадовавшую их обеих весть, будто бы Люциус заимел некую интрижку на стороне. И хотя, отношения эти, как утверждал домовик, были весьма несерьёзны — факт того, что муж её не смог сохранить ей верность, пока она пребывала в столь деликатном положении, очень больно ранил Нарциссу.

Вернувшись домой, она в тот вечер даже не стала разговаривать с Люциусом, а когда на следующее утро он отправил в её комнату с расспросами Добби, Нарцисса, всё ещё обиженная, передала мужу, чтобы тот и вовсе больше никогда теперь не утруждал себя походами к ней. Воротился домовик тогда без какого-либо конкретного комментария от Люциуса, но с весьма красноречиво разбитой мордой.

Спустя несколько дней им, правда, всё же пришлось поговорить лично. И разговор тот вопреки ожиданиям Нарциссы, рассчитывавшей услышать извинения, закончился не в её пользу. Впервые, наверное, за всё время, что они были в браке, Люциус позволил себе разговаривать с ней тогда очень холодно, безапелляционно поставив её перед фактом, что в его интимной жизни будет происходить отныне всё, что ему заблагорассудится, чему Нарцисса в свою очередь никак не должна препятствовать. Взамен на это, как истинный джентльмен, Люциус обещал в полной мере выполнить переданное Добби пожелание Нарциссы и больше никогда не сметь тревожить по ночам её величественный покой. После чего, вновь расплывшись в своей обычной широкой улыбке, он поднялся с занимаемого им кресла и, поцеловав Нарциссе её лишённую в тот момент всяких сил руку, удалился из зала переговоров прочь.