Петр Гулак-Артемовский

Наряду с неосуществленными замыслами внушительных исторических трудов у него возник еще один проект, который также не был воплощен в жизнь. Один из профессоров Харьковского университета, близких П. Гулаку-Артемовскому, И. Данилович характеризовал этот проект как «странное и невыполнимое по состоянию его здоровья желание создать малороссийский словарь для спасения этого языка от смерти». Об этом же говорит и сам Гулак-Артемовский в письме к В. Г. Анастасевичу от 11 февраля 1828 года: «Я осмеливаюсь сообщить вашему высокородию такое намерение, которое давным-давно лежит, как грех, на душе моей: во сне и наяву грежу о Словаре малороссийском! Мысль, что, может быть, близко уже время, когда не только признаки малороссийских обычаев и старины будут изглажены навеки, но и самый язык сольется в огромный поток величественного, владычествующего великороссийского слова и не оставит, быть может, по себе ниже темных следов своего существования, наводит на меня такую хандру, что иногда приходят минуты, в которые я решился бы отказаться от обольстительных надежд моего тесного честолюбия и удалился в мирную кущу простодушного полянина – ловить последние звуки с каждым днем умирающего родного языка. Вам более, нежели мне, известно, сколь важным могло бы быть малор[оссийское] наречие в области филологии русской, если бы кто соорудил письменный памятник оного. Почтенный Михаил Трофимович Каченовский выразился об этом довольно ясно в примечании своем к моему „Рыбалке“. Пока еще память не совсем мне изменила, мне кажется, что я мог бы осуществить на деле одну из утешительнейших моих мыслей и, может быть, надежды благомыслящих литераторов. Я сказал: память, ибо для приведения в действие подобного источника [нет ничего], кроме детского воспоминания звуков, которыми выражал я первые мои понятия. Многое забыто, многое припоминается…»

В литературе о П. Гулаке-Артемовском он часто характеризуется как «бездарный ученый и отсталый профессор-невежда». Характеристика эта требует существенных уточнений и разъяснений. Что касается его научных трудов, то говорить о них сейчас просто невозможно – по причине практического отсутствия большинства самих трудов. Научные «заслуги» П. Гулака-Артемовского засвидетельствованы в трех его академических речах и магистерской диссертации.

Однако необходимо иметь в виду, что в начале и на протяжении всей первой половины XIX века должность университетского профессора не слишком отличалась от обычной чиновничьей. Основное внимание начальство обращало не столько на ученость и педагогические способности профессоров, сколько на «их соответствие служебным целям». Такое положение открывало широкие возможности делать «ученую карьеру» не научными трудами, а «отличной службой». Именно по этому пути и пошел П. Гулак-Артемовский – не по причине своей бездарности, а потому, что успехи на чиновничьем поприще привлекали его больше, чем успехи на научном. Сложные и запутанные административные обязанности увлекли его с головой, хитроумные переплетения разнообразных служебных интриг прибавляли ему новой энергии, питали его ослабевшие со временем силы. Даже уйдя в отставку, на отдых, он мечтал вернуться в университет – не преподавателем, не профессором, а ректором, то есть в первую очередь администратором.

Многие ученые-историки первой четверти XIX века, в высоком уровне знаний и строгости оценок которых никак нельзя усомниться, неоднократно высказывались о научных трудах М. Гулака-Артемовского с похвалой и полным уважением, отдавали должное его глубокому знакомству с историей Украины, с языком и творчеством украинского народа. Приблизительно к концу 1820-х гг. он и сам серьезно готовился заняться наукой, пока не осознал, что быстрее и проще сможет достичь «степеней высоких» другими путями, и пока не убедился, что административные дела привлекают его намного больше, чем научный поиск и исследования.

Примерно то же можно сказать и о профессорской деятельности Гулака-Артемовского. Насколько можно сейчас судить о его лекциях – по довольно скупым и достаточно противоречивым воспоминаниям бывших слушателей, – он тщательно заботился о внешнем антураже своих выступлений перед студентами и об особой, возвышенно-патетической манере изложения. Молодых студентов и отдельных случайных слушателей эта возвышенность поражала. Старшие и более серьезные студенты за блестящей мишурой торжественных велеречивых проповедей лектора замечали и устарелость материала, и слабость историко-критического анализа. И то и другое опять же было следствием не бездарности, а упомянутого уже увлечения П. Гулака-Артемовского административной деятельностью, которая не оставляла времени ни для чего другого и окончательно заглушала научные порывы и пристрастия, которые были у него в юности.

Рассказ об административных успехах П. Гулака-Артемовского и его стремление к чинам был бы неполон, если бы мы не упомянули о его большой и напряженной работе в двух институтах благородных девиц – Харьковском и Полтавском.