Петр I

6. <…> В настоящее время в Москве сильно поднялась цена на овес и съестные припасы. Объясняли это так: недавно, когда вывозили за город тела казненных в приготовленные ямы, солдаты, дерзкие в силу царского приказа, заставляли извозчиков (то есть поселян) выбрасывать кладь с их повозок и класть туда тела убитых или, бросив повозки, идти копать ямы; хлеб же, сено, овес и все другое, привезенное крестьянами, солдаты надменно присваивали себе не только безнаказанно, но даже якобы на справедливых основаниях. Устрашенные этим убытком крестьяне ничего более не привозят, опасаясь, что все, что они задумают продать, снова достанется на добычу и грабеж своевольному хищению солдат. <…>

23. <…> Вообще, у солдат в Московии в обычае жестоко и вполне произвольно, без уважения к лицам или обстоятельствам, бить задержанных кулаками, ружьями и палками и, запихав их в самый скверный угол, всячески мучить. Особенно обращаются они так с богатыми, которым бесстыдно заявляют, что конца ударам не будет раньше, чем те выплатят определенную сумму; побоям подвергается всякий, идет ли он под стражу добровольно или насильно. <…>

25. По царскому приказу всякий боярин обязан внести на снаряжение кораблей пятьсот рублей; тот, кто насчитывает в своей власти свыше ста крестьян, должен внести еще тысячу; те же, у кого число крестьян не составляет ста, обязаны заплатить только сто рублей. <.. >

Май

1. Сегодня мы впервые отведали рыбы, которую самоеды высушивают на воздухе и едят вместо хлеба.

2. Запрещено пересылать в Москву письма из Азова или Воронежа. Поэтому ходит темный слух, что пятьдесят азовских мятежников казнены в Воронеже.

3. 4. Царь присваивает только себе право продажи водки; некоторые из черни, так называемые ямщики, держали ее на продажу в своих частных домах вопреки явному запрещению царя. Поэтому оберегатель царской казны, Петр Иванович Прозоровский, желая наказать их, попросил у генерала Гордона и тотчас получил в свое распоряжение пятьдесят солдат. К ним присоединил он писаря с приказом отнять силою всю водку, найденную в указанных местах, как принадлежащую казне и отнести ее на царский погреб. Но когда солдаты пожелали исполнить поручение, то многие ямщики, собравшись вместе, оказали сопротивление и стали отражать насилие насилием; тотчас три солдата пали проколотые, а очень многие были ранены. Ямщики грозили впредь еще большими ужасами, если снова будет устроена подобная расправа. Такой дерзостный поступок сильно обеспокоил вельмож, которые недоумевают, что лучше – действовать ли сильными мерами или не проявлять своей власти. <…>

15. <…> Сюда прибыли с реки Волги сто пятьдесят барок с ячменем и овсом; за ними последуют еще триста, наполненные хлебом.

Когда царь уезжал из Воронежа в Азов и уже находился в лодке, ему стал что-то нашептывать Александр, хорошо известный при дворе царскою к нему милостью. Совершенно неожиданно это нашептывание рассердило царя, и он дал своему докучливому советнику несколько пощечин, так что тот упал пред ногами разгневанного величества чуть-чуть не замертво.

Упорство азовского гарнизона усилилось от времени. Он потребовал присяги от того, в ком должен был бы чтить властелина жизни и смерти. Но раз подданные стряхнули с себя власть господина, что может быть непозволительным, неприкосновенным или дерзновенным для их вероломства? Для тех, которые в своем нечестии пали так низко, служит даже утешением, что они решились на всякое дерзновение для предупреждения гибели, ими самими устроенной. Хотя царь с чувством сильной скорби смотрел на унижение своего достоинства, все же он не мог отрицать необходимости предложенного условия, так как, защищая упорно свое величие, он мог бы подвергнуться опасности большого бедствия. Он снизошел до соглашения со своими гражданами и честным словом и царским достоинством подтвердил предложенную ими присягу, что все стрельцы в городе Азове останутся без наказания. Трудно решить, будет ли крепко его вынужденное обещание, так как государи часто снова несправедливо присваивают то, что у них несправедливо было отнято, и утверждают, что несправедливо их обязать к справедливости. <…>

20. Среди прочих разговоров датский посол рассказывал, что в Воронеже один московит обвинил двух немецких полковников в измене; несмотря на тюремное заключение и жесточайшие мучения на дыбе, их нельзя было принудить к сознанию во взводимом на них преступлении. Между тем русский раскаялся в своем лживом доносе и с тою же дерзостью, с какою ранее обвинял невинных, объяснил царю, что немцы подвергнуты мучению несправедливо, и исключительно по своей ненависти к ним он уличал невинных в столь позорном деянии. Злоба этого криводушного человека привела царя в такое негодование, что он вполне законно пожелал самолично отсечь мечом ненавистную голову²².

Солдаты Преображенского полка распределены по кораблям. Говорят, что в царском флоте есть один корабль, и притом самый красивый, к которому не прилагал руки никто, кроме царя и некоторых бояр, пользующихся его особым расположением. <…>