Петр I

28-го наш консул, Гудфелло, явился со всеми английскими купцами сопровождать меня при въезде в город. В конце предместья я увидал стольника с одиннадцатью каретами; в каждую из них впряжено было по шести лошадей. Тут же стояло множество верховых. При моем приближении стольник выслал ко мне английского переводчика сказать, что встречает меня по царскому велению, с поручением приветствовать меня и проводить в город. Мой прежний пристав, майор, попрощался со мною; стольник же спешился, прошел немного более полудороги ко мне навстречу, затем сказал краткое приветствие от имени царя, однако без утомительного повторения всего титула царского, как это делывалось прежде при подобных церемониях. Обменявшись первыми приветствиями, мы двинулись далее в следующей процессии: 1) 160 верховых с саблями наголо; 2) семь пустых карет, принадлежащих главным министрам царя; 3) четыре собственные царские кареты, из которых в последней сидел я с приставом и с переводчиком; возле кареты шло шесть человек пешком; 4) английские купцы все вместе, верхами; 5) три мои подручные лошади; 6) мои две кареты, запряженные в 6 лошадей каждая; 7) 3 воза; на них уложено было двадцать небольших санок, в которых прибыли мои слуги и кладь. В такой процессии меня везли шагом через весь город; причем от времени до времени несколько раз делались (как мне кажется, умышленные) остановки. Прошло около четырех часов, пока мы, наконец, прибыли в Немецкую слободу, ко дворцу, построенному покойным генералом Лефортом. Там приготовлено было для меня очень хорошенькое помещение и, согласно обычаю, принятому для всех посланников, поручику с 36 солдатами приказано было содержать при мне постоянный караул. Кроме того, приехав, я встречен был подарком от царя: он прислал мне вина, меду и других угощений.

На следующее утро я призван был на частную аудиенцию в дом, принадлежащий начальному президенту, где царь принял меня без всяких церемоний; там же я имел честь представить кредитивы верительные грамоты> ее величества, высказав при этом приличные случаю уверения в ее дружбе и уважении к особе царя. Государь отвечал в весьма милостивых выражениях и прибавил, что в тот же вечер отправляется в Воронеж, но что я могу обращаться со всем, что окажется нужным, к начальному президенту, который письменно известит его обо всем, что я имею предложить более конфиденциально. Затем я откланялся царю, который в ту же ночь и уехал.

Это происходило в последний день русской Масленицы, после которой здесь три дня проводят в строгом посте и в молитве; все дела останавливаются, потому начальный президент извинился, что не может видеть меня ранее, чем завтра поутру. Таким образом, я с этой почтой не в состоянии ничего ответить на ваши вопросы о торговле, хотя и начинаю опасаться, как бы не встретилось более затруднений, чем я предполагал.

При московском дворе, по-видимому, надеялись, что я прислан с предложением посредничества ее величества в войне со шведами. Его приняли бы здесь чрезвычайно охотно. Граф Головин сам не раз высказывал это Гудфелло и до моего приезда, и после, прибавляя, что в случае, если цель моего прибытия такова, я могу надеяться на благосклонное отношение его величества и к другим моим предложениям. Эта надежда, быть может, и была главною причиной необычайного почета, оказанного мне при въезде. Действительно, все москвитяне, с которыми мне до сих пор приходилось разговаривать, не стесняясь, высказывают глубокое желание мира, который – они полагают – мог бы после блистательных успехов русского оружия в последнюю кампанию заключиться с выгодою для России.

Государь, однако, продолжает военные приготовления и к лету думает выставить в Литве 60-тысячную армию. По дороге я встретил огромный обоз медных орудий, отправленных к Смоленску, за которым должны последовать транспорты с бомбами, гранатами и прочими боевыми снарядами.

Сам царь намеревается пробыть в Воронеже около месяца, и, вскоре по возвращении своем в Москву, снова уедет отсюда, чтобы стать во главе армии на время предстоящей кампании⁴; потому мне приходится просить вас – не откажитесь дать инструкцию, следовать ли мне за государем в этот поход?

Ч. Уитворт статс-секретарю Харли

Москва, 28 февраля 1705 г. (11 марта 1705 г. н. ст.)