Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

Какие причудливые формы приняло в этот раз скопление чувств, превращаемых в музыку! На сей раз Петр Ильич чрезвычайно доволен и взволнован тем, что ему удалось создать. Им овладевает мысль: «Наконец-то Строгий и Недосягаемый был ко мне благосклонен. Он послал мне удивительнейшие идеи, и я так бесконечно Ему за это благодарен! Например, тема старой графини, мотив, содержащий тайну трех карт и состоящий всего из трех нот, трех приглушенных, исполняемых щипками на контрабасах нот, напоминающих таинственный стук в закрытую дверь. Какая захватывающая дух тема! Одна мысль о ней приводит меня в трепет! Гибель Германа, моего бедного одержимого, тронула меня до слез. А сколько ей предшествует чудного, обворожительного! Забавы Лизы и ее подружек, бал-маскарад с эффектным выходом императрицы Екатерины в финале, помешательство Германа и весь ужас появления призрака. Нет, на этот раз я уж точно не стану утверждать, что вещь не удалась, напротив, я твердо убежден, что удалась она необыкновенно хорошо».

Он не отдавал себе отчета в том, что уже часто испытывал подобное чувство глубочайшего удовлетворения сразу после завершения работы над очередным произведением и что чувство это очень скоро перерождалось в жесточайшие, сильно преувеличенные сомнения. Он торжествовал: «Недели одиночества, проведенные в этом неуютном, слишком дорогом гостиничном номере, совершенно меня разорившем, — боже мой, он стоил двадцать семь лир в день! — эти полные отчаяния недели не прошли даром. Кроме того, все было не так уж плохо, ведь со мной был Назар».

Назар, молодой слуга Модеста Чайковского, сопровождал Петра Ильича во Флоренцию, поскольку Алексею пришлось остаться в Москве из-за чахоточной жены. У Петра Ильича не было причин жаловаться на замену: Назар был несколько медлительным, но послушным, терпеливым и во всех отношениях услужливым малым. Старик Модест, нужно отдать ему должное, понимал толк в молодежи.

«Бедняга, наверное, все время ужасно тоскует по дому, — размышлял Петр Ильич на своем итальянском балконе. — И все мои причуды ему приходится терпеть. Но он ни разу и бровью не повел. Был каждый день одинаково добродушно весел, всегда внимателен, всегда в хорошем настроении. Я благодарен ему за то, что он поехал со мной. Без него я бы ни за что не закончил оперу. Он как бы сопутствующий мне кусочек России, родной и знакомый кусочек родины. Я хочу, чтобы он поехал со мной в Рим. Надеюсь, что в Риме ему понравится. Мы там, наверное, пробудем несколько недель, а может быть, всего несколько дней. Может случиться, что мне в Риме будет неуютно. Меня там опять ожидают воспоминания, отдающие горечью. Я так давно не был в Риме. В последний раз меня сопровождал Модест, и с тех пор много времени утекло и кануло в бездну. Мы все те же, что были тогда? Ах, я знаю, что мы другие, самим себе чужие, преображенные незаметной, всемогущей силой текущего времени. Да, я в Риме днем и ночью буду думать о былом, о моем давнишнем там пребывании. Неужели я никогда не избавлюсь от прошлого? Почему оно меня не отпускает? Неужели я никогда не смогу освободиться? У меня что, нет настоящего? А в чем заключается мое настоящее? В чем заключается мое настоящее?» — размышляет Петр Ильич на балконе своего слишком дорогого номера в итальянском отеле. Его молодой слуга спит в отдаленном конце номера, тихо похрапывая в своей каморке. «Неужели у меня недостаточно сил, чтобы жить сегодняшним днем, наслаждаться, любить? — думает одинокий стареющий композитор. — Неужели у меня отсутствует чувство настоящего? Каково оно, мое настоящее? Каково его имя?»

Он выполнил колоссальную работу, потребовавшую напряжения всех его сил. Чувства, жаждущие освобождения, были превращены в чудесную музыку, и теперь он одновременно ощущает усталость и возбуждение, опустошенность и жажду новых впечатлений. Он подставляет свое изможденное лицо весенней ночи, мартовской ночи на чужбине, наполненной светом звезд и незнакомыми запахами, а усталое и нетерпеливое сердце его взывает:

«Каково оно, мое настоящее? Каково его имя?»

Из темноты чужой ночи ему является имя Владимир и наполняет благоухающую темноту блеском и чудесными звуками, напоминающими звон колоколов над спящей Флоренцией.

Решайся, усталое и нетерпеливое сердце! Решайся, и на этот раз безоговорочно! У тебя было достаточно времени на раздумья и приготовления! На этот раз требуется вся твоя сила без остатка! Не противься!

Ты задал вопрос и получил ответ. Ответ прозвучал с такой силой, что почти оглушил тебя, и были в нем и шорохи, и вспышки света, и странная боль в груди.

Боль такая острая, что ты резким, поспешным и трогательным движением хватаешься тяжелой рукой за сердце. Ты склоняешь голову, и лицо твое искажается, как будто тебя ослепил яркий свет, озаривший темные небеса и преобразивший все на свете своим сиянием.

Глава седьмая