Размышления над историей революции и изучение материалов о социальных движениях побудили Петра Алексеевича искать более глубокое обоснование для своих анархистских идеалов. Ибо «анархизм – нечто большее, чем простой способ действий или чем идеал свободного общества. Он представляет собой, кроме того, философию как природы, так и общества, которая должна быть развита совершенно другим путем, чем метафизическим или диалектическим методом, применявшимся в былое время к наукам о человеке, – писал Кропоткин. – Я видел, что анархизм должен быть построен теми же методами, какие применяются в естественных науках; но не на скользкой почве простых аналогий, как это делает Герберт Спенсер, а на солидном фундаменте индукции, примененной к человеческим учреждениям»[720]
. В последующие десятилетия он попытается возвести на этой основе здание «научного анархизма».Стремясь вернуться к активной революционной деятельности, Кропоткин перебирается в Париж, по-прежнему под именем Левашова. Здесь он вместе с Костой, его женой Анной Моисеевной Кулишевой (Розенштейн, 1854–1925) и французскими социалистами во главе с Жюлем Гедом занимается возрождением социалистического движения во Франции. В то время французские социалисты еще не испытали жесткого размежевания между анархистским и марксистским течениями. Вначале процесс шел трудно: страна еще не оправилась после жестокого разгрома Парижской и других коммун. Создание первых групп начиналось со встреч в кафе, в которых принимали участие от пяти до шести человек. Митинги обычно собирали не более сотни участников. «Нас было не больше двадцати человек, чтобы вести движение, и мы имели не более двухсот открытых сторонников. На первых поминках Коммуны, в марте 1878 года, нас было не больше двухсот человек», – вспоминал Кропоткин. Но начало было положено: «Два года спустя пришла амнистия для коммунаров, и все рабочее население Парижа высыпало на улицы, чтобы приветствовать возвращающихся. Оно толпилось на их митингах и восторженно принимало изгнанников»[721]
.В Париже Кропоткин продолжал изучение истории Французской революции, работая в Национальной библиотеке. В столице Франции он впервые лично познакомился с Тургеневым. Писатель, узнав о побеге Петра Алексеевича в Европу, написал Лаврову и через него передал беглецу приглашение на дружеский обед. Во французской столице Кропоткина застала весть о поворотном событии в истории российского революционного движения. Революционерка Вера Ивановна Засулич (1849–1919), стрелявшая в петербургского градоначальника Федора Федоровича Трепова, была 12 апреля (31 марта по старому стилю) оправдана судом присяжных. Покушение Засулич, по свидетельству Степняка-Кравчинского, «имело огромное значение в развитии [народнического] терроризма. Оно озарило его своим ореолом самопожертвования и дало ему санкцию общественного признания. Оправдание Засулич было торжественным осуждением всей системы произвола, которая заставила эту девушку поднять на палача свою мстительную руку. Печать и общество единодушно приветствовали приговор присяжных»[722]
. Такой же была реакция не только европейских социалистов, но и европейской прессы.Увы! Последствия выстрелов Веры Засулич для международного революционного движения оказались куда более противоречивыми. Они во многом способствовали тому, что в понимании «пропаганды действием» произошел опасный сдвиг. Если ранее под этим термином понимались в первую очередь масштабные революционные акты повстанческого характера, такие как восстания, радикальные стачки или акты саботажа, то теперь отчаявшиеся революционеры, выведенные из себя непрерывными и жестокими репрессиями, включили в число таких действий индивидуальные покушения на «столпы» существующего строя.
Первое эхо выстрелов Засулич отозвалось в Европе еще в том же 1878 году. 11 мая и 5 июня немецкие анархисты Макс Хёдель (1857–1878) и Карл Нобилинг (1848–1878) совершили покушения на германского императора Вильгельма I; эти акции стали предлогом для введения в Германии «чрезвычайного закона» против социалистов. В Испании 25 октября Хуан Олива Монкуси (?–1879) попытался убить короля Альфонса XII. Итальянский анархист Джованни Пассананте (1849–1910) 17 ноября ранил кинжалом короля Умберто I. В последующие годы количество покушений стало расти; многие революционеры стали делать упор именно на них, стремясь превратить такие нападения в настоящую «городскую герилью». Результат оказался, однако же, совершенно не тем, на который рассчитывали те, кто жаждал «пробудить» массы: такого рода акты скорее изолировали анархистов от народа…