Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

«Мы кое-как тут устроились и свыкаемся понемногу с Лондоном, – пишет Петр Алексеевич Лаврову, – только свыкание довольно трудно дается, так что Соня все похварывает, преимущественно зубами, которые никак не могут сжиться со здешней сыростью»[857]. Вскоре и сам он начал мучиться от сырости и зубной боли.

Концы с концами сводить по-прежнему трудно. В январе 1882 года ему даже пришлось одолжить у Лаврова на месяц сто франков, признаваясь: «Все мои получки впереди, а покуда мы с Соней, несмотря на самую скудную жизнь, сидим совсем без гроша»[858]. Деньги эти он не вернул до 1883 года[859]. Выручают статьи – по географии для Nature и Географического общества и о ситуации в России для Newcastle Chronicle и The Fortnightly Review.

Помимо климата и денежных проблем, Кропоткин страдал от отсутствия возможностей для непосредственной революционной работы – это так контрастировало с положением в Швейцарии, где, несмотря даже на спад движения, он был погружен в лихорадочную жизнь собраний, митингов, издательской работы и агитации. Круг общения Петра Алексеевича оказался весьма ограниченным: заграничный представитель «Народной воли» Лев Гартман (1850–1908), Чайковский, будущие британские анархисты Китц, Лейн и Амброуз Баркер (1859–1953) и немецкие революционные эмигранты. Контактировал Кропоткин и с деятелями, не принадлежавшими к среде анархистов и революционеров: швейцарцем Германом Юнгом (1830–1901), британским социал-демократом Генри Гайндманом (1842–1921). «Когда он пришел к нам домой, – писал о нем Гайндман, – я был сразу же пленен очарованием его манеры и искренней честностью его тона. Его облик показался мне отвечающим моим представлениям о типичном русском: широкое, привлекательное лицо, несмотря на его неправильные черты и нос калмыцкого типа, слегка причесанные длинные волосы, густые борода и усы». Англичанин тщетно пытался убедить собеседника в правильности марксистских идей, но тот остался непоколебим[860].

Гайндман познакомил Петра Алексеевича с Джеймсом Ноулзом (1831–1908), редактором авторитетного научно-популярного журнала Nineteenth Century («Девятнадцатое столетие»), в котором позднее вышли многие известные работы Кропоткина. Это стало началом длительного сотрудничества и дружбы.

«Год, прожитый нами тогда в Лондоне, – вспоминал Кропоткин, – был настоящим годом ссылки. Для сторонника крайних социалистических взглядов не было атмосферы, чтобы жить»[861]. Анархистского движения в стране не было, и даже социал-демократия была крайне немногочисленной. Профсоюзы относились к социализму враждебно. Поэтому агитация, которую Петр Алексеевич вел тогда в Британии, вращалась в основном вокруг ситуации в России. Вместе с Чайковским он поддерживал пропаганду среди рабочих, выступал в радикальных клубах, где собиралось едва ли более десятка человек, помогал в сборе средств в помощь русским революционерам. Летом 1882 года Кропоткин произнес «на ломаном английском языке» речь на ежегодном собрании шахтеров в Дареме. В Ньюкасле, Глазго и Эдинбурге он читал лекции о революционном движении в России, и там его «принимали с большим энтузиазмом. Толпы работников восторженно кричали на улице, после лекции, „ура“ в честь нигилистов»[862].

В декабре 1881 – январе 1882 года Кропоткин переписывался с Верой Засулич и Петром Лавровым, обсуждая организацию сбора средств в пользу «Красного креста Народной воли» – организации, оказывавшей материальную помощь заключенным и ссыльным революционерам в России. В этой переписке Кропоткин ведет себя как настоящий политтехнолог, давая советы своим друзьям. Очень точно зная политические настроения в различных европейских странах, он рекомендовал хотя бы формально отделить политический «Красный крест» от «Народной воли». Эта организация известна в Европе в основном покушениями на императора. Далеко не многие англичане и швейцарцы будут готовы помогать деньгами террористам. «Швейцарское правительство не потерпит сборов для «Народной воли». ‹…› Во Франции – другое дело, но англичанин не даст ни гроша, если будет думать, что его деньги пойдут на убийство, а это подозрение всегда явится, когда газеты скажут, что это на Кр[асный] крест террористической партии»[863], – писал он Лаврову.

Более того, для каждой страны следует писать отдельное обращение, которое соответствовало бы сложившимся политическим настроениям. Следовало начинать кампанию с публикации объявлений во ВСЕХ газетах, а затем – переходить к лекциям[864]. Но, даже если к его рекомендациям не прислушались бы, Кропоткин был готов помогать русским политзаключенным: «Я со своей стороны, без всяких официальных полномочий, буду работать со всею энергиею для сбора пожертвований»[865].