Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Тем не менее большинство делегатов в той или иной степени разделяли энтузиазм в отношении использования методов того, что мы назвали бы сегодня «городской партизанской войной». Немецкий участник Бальтазар Хон (1850–1937) предложил даже публиковать инструкции по изготовлению взрывчатки и бомб в революционной прессе[847]. И это действительно стало делаться в последующие годы, а Йоганн Мост даже выпустил целую книжку под названием «Наука революционной войны».

Резолюции, принятые на Лондонском конгрессе о деятельности восстанавливаемого Интернационала, носили рекомендательный характер. В них указывалось, что настало время переходить от слов и заявлений к делам и дополнить устную и печатную пропаганду «пропагандой действием» и повстанческой деятельностью. С этой целью участникам МАТ было рекомендовано распространять в массах революционные идеи и дух бунтарства, объясняя иллюзорность разрешенных законом конституционных методов. В резолюции говорилось о необходимости нелегальной работы, возможности создания подпольных изданий, развертывании деятельности среди сельских тружеников и т. д. Поскольку технические и химические науки уже послужили делу революции и могут послужить ему в будущем, заявили делегаты Лондонского конгресса, он рекомендует организациям и членам МАТ обратить особое внимание на теорию и практику этих наук для оборонительных и наступательных целей[848].

Завершившийся 19 июля конгресс вряд ли принес Кропоткину удовлетворение. Интернационал был воссоздан лишь формально. Его структуры работали только на бумаге. В сохранении МАТ на основе рабочего движения были, по сути, заинтересованы лишь анархисты Испании, которые в сентябре 1881 года реорганизовались в Федерацию трудящихся Испанского региона. Через год в ней состояли уже сорок девять с половиной тысяч членов[849]. В остальных странах активисты все больше предпочитали полную автономию групп, с координацией деятельности лишь по мере надобности. Что касается тактики борьбы и методов действий, то Петра Алексеевича, убежденного сторонника массовых действий, не могло не смущать растущее увлечение «бомбизмом», заговорами и «вспышкопускательством». Тем не менее оставалось работать с тем, что есть.

* * *

После окончания конгресса Кропоткин оставался в Лондоне еще несколько недель, поселившись в центре города, в доме № 6 по Юстон-Гроув, неподалеку от Юстонского вокзала и Британской библиотеки, где можно было заниматься. Он энергично разъяснял британскому обществу ситуацию в России, где после того, как был убит Александр II, поднималась новая волна репрессий. С помощью Келти и женевского корреспондента The Times он установил контакт с редактором Newcastle Cronicle Джозефом Коуэном и смог печатать в этой газете статьи о том, что происходило на родине. Также он сотрудничал в Fotrnightly Revue и Pall Mall[850]. 17 августа он отправился в Париж, а оттуда – назад в Швейцарию. Но там его уже поджидал «сюрприз», не столь уж, впрочем, неожиданный.

Деятельность Петра Алексеевича в Лондоне, по всей видимости, еще больше разозлила швейцарское правительство, и так уже с растущим неудовольствием взиравшее на активность русского эмигранта-анархиста. 23 августа 1881 года Федеральный совет принял решение запретить ему пребывание на территории Швейцарии, ссылаясь на 70-ю статью конституции, в которой говорилось о высылке иностранцев, угрожающих «внутренней или внешней безопасности Конфедерации». Приказ покинуть территорию страны был вручен ему вскоре после возвращения из Лондона. В качестве обоснования для такого обвинения приводились аргументы о том, что Кропоткин, получив убежище в стране под фальшивым именем Левашова, в издаваемых им газетах и выступлениях перед рабочими подстрекал людей к захвату чужой собственности и низвержению существующего порядка. Припомнили ему власти также речи и воззвания в поддержку «народовольцев», убивших русского царя, и активное участие в Лондонском конгрессе. Пусть все это не смогло нарушить внутреннее спокойствие самой Швейцарии, заявляли власти, но привело к ухудшению ее отношений с другими странами и, соответственно, не может быть терпимо[851].