Конгресс проходил в обстановке секретности. «Чтобы отвлечь внимание властей, была принята установка о том, что место собраний для каждого заседания будет меняться, а участники будут называться не своими именами, но обозначаться номерами, – докладывала германская политическая полиция. – В ходе заседаний было констатировано общее согласие в том, что эксплуатации работников тиранами должен быть положен конец любыми средствами, что слов сказано было уже достаточно и пора переходить к делу»[836]
. Ораторы, среди которых особенно выделялись Малатеста, знаменитая французская анархистка Луиза Мишель (1830–1905) и делегат из Северной Америки, анархистка Мэри Леконт, «говорили иногда с такой яростью, что даже многие члены пропагандистских клубов, привыкшие к подобным речам на их собственных собраниях, перепугались и покинули заседание»[837].Не менее различными, чем сами собравшиеся, были те представления, которые они собирались отстаивать на конгрессе. Испанцы настаивали, что Интернационал продолжает существовать и необходимо лишь оживить и активизировать его. Об идеях Кропоткина и Малатесты на сей счет мы уже упоминали. Существовала и тенденция к тому, чтобы создать фактически новую международную организацию, пусть даже под старым названием.
Заседания проходили с 14 по 19 июля. Испанские делегаты предложили, чтобы право голоса было предоставлено только федерациям, но в конце концов участники договорились о том, что голосовать на конгрессе по процедурным вопросам смогут присутствующие делегаты, а все остальные подлежат утверждению со стороны представленных организаций. Фактически съезд отказался от принятия решений, обязательных для выполнения на местах, ограничившись определением «общей линии». Вопросы, связанные с созданием тайных или иных организаций, необходимых для торжества революции, были предоставлены инициативе отдельных групп[838]
.Делегаты из различных стран рассказали о состоянии и перспективе революционного движения, по-разному расставляя акценты. 15 июля начались содержательные дискуссии о программе, тактике и форме организации. Малатеста выступил с предложением реорганизовать МАТ на основе двойной структуры – массовой организации и тайных «групп действия», которые также могли бы объединяться в федерации и ориентироваться на силовые действия. Испанец Фигерас подчеркнул важность профсоюзной работы и уточнил, что в рамках рабочих ассоциаций по профессиям в его стране уже действуют тайные боевые группы. Со своей стороны, итальянец Саверио Мерлино (1856–1930) возражал против ориентации на профсоюзную деятельность и экономическую борьбу. Социальный вопрос не сводится к рабочему вопросу, заявил он, к тому же в Италии многие группы состоят не из рабочих, а из студентов и интеллигенции. Мерлино предложил переименовать международную организацию в «Интернациональную социалистическую революционную ассоциацию» и принимать в нее тех, кто согласен с принципом «пропаганды действием». Кроме того, он выступил против определения анархистского коммунизма в качестве цели, утверждая, что цель определится в ходе самой борьбы. В противовес ему Кропоткин настаивал на том, чтобы заранее сформулировать и выдвинуть анархистскую революционную программу, что позволит трудящимся с самого начала революции перейти к обобществлению собственности и самоуправлению в коммунах. Для этого и необходима уже сейчас мощная организация трудящихся, убеждал он[839]
.Петр Алексеевич подчеркнул, что агитация должна направляться не на тех, кто уже является анархистом, а на тех, кто проявляет интерес к движению, и здесь большую роль могут сыграть газеты и брошюры. Мнение о том, что профессиональным союзам в ходе революции предстоит захватить в свои руки средства производства, поддержал и делегат от строителей Барселоны.
Делегат от Юрской федерации заявил, что групп и федераций в отдельных странах недостаточно – необходимо объединить угнетенных всего мира в международный союз автономных групп, ассоциаций и профсоюзов. При этом каждая группа могла бы организоваться и строиться по своему усмотрению; для вступления в интернациональное объединение достаточно было бы признания необходимости свержения существующего строя. Представитель федерации подчеркнул недопустимость любого участия в политике, заявил о значении забастовок как средства борьбы, которому следует пытаться придать революционный характер. Как он, так и Кропоткин высказались за усиление пропагандистской работы среди крестьян, издание соответствующих брошюр и листовок. Это, по их мнению, должно было позволить избежать тех проблем во взаимоотношениях революционных рабочих с крестьянами, какие проявились во время Парижской коммуны[840]
.