Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Скульптор Сергей Меркуров, в это время лепивший бюст Кропоткина и наслаждавшийся долгими поэтично-интеллектуальными беседами со старым революционером, передал ему весьма заманчивое предложение от «сочувствующих» Петру Алексеевичу и его идеям. Под псевдонимом «Меркуров» скрывался Николай Александрович Шахов (?–1922). «Чудак-миллионер», меценат, фрондировавший против российских властей и люто ненавидевший Николая II и черносотенцев. В 1911 году Шахов за двадцать пять тысяч рублей купил у Меркурова статую Льва Николаевича Толстого. Он пытался добиться от городской думы Москвы разрешения поставить памятник Толстому напротив здания Университета Шанявского, где ныне располагается широко известный Российский государственный гуманитарный университет. Получив отказ, миллионер подарил статую толстовцам. Но он не смирился с поражением и решил дальше досаждать российским властям. Теперь, в 1913 году, Шахов решил подарить виллу в Локарно самому Кропоткину, дабы всемирно известный анархист и непримиримый враг самодержавия, вечно болевший в сыром и холодном Лондоне, мог спокойно работать в курортных условиях Швейцарии. Кропоткин ответил с улыбкой: «По убеждениям и по жизни я – анархист. У меня нет и не будет собственности. Всю жизнь я прожил своим трудом, за исключением того вынужденного ничегонеделания, когда меня сажали в тюрьму. Единственно ценную вещь, что я имею, это вот эти золотые часы. Преподнесенные мне испанскими анархистами на собранные по подписке деньги. Причем было обязательство – больше одной пезеты не подписываться. Видите, как много анархистов в Испании, что смогли таким образом собрать на золотые часы. ‹…› Эту память я и ношу. Но Кропоткин и вилла – благодарствуйте! У сочувствующих, наверное, случилось недоразумение в мозгах! Анархист Кропоткин, заканчивающий свою жизнь в собственной вилле на Лаго-Маджоре, – благодарствуйте!»[1591] Так и не появилась вилла у Кропоткина. Зато его портрет в бронзе работы Меркурова до сих пор хранится в Государственном центральном музее современной истории России.

Отклонив заманчивое предложение «сочувствующих», Кропоткины снимали дом у адвоката Респини на улице Сан-Франческо, а с мая – виллу «Несси» (дом № 12 на Виа-Муничипио в Муральто). Однако пребывание в Швейцарии оставалось рискованным: старое решение о высылке Петра Алексеевича из страны, выпущенное в 1881 году, все еще официально не отменено, о чем не замедлила напомнить местная пресса. Разрешение на пребывание было выдано только на три месяца. Городской совет Локарно ходатайствовал перед центральными властями об отмене постановления об изгнании, но Федеральный совет отверг эту просьбу, заявив, что об отмене должен попросить сам Кропоткин. Это было равнозначно покаянию, и анархист отказался пойти на такой шаг![1592] Отныне он решил ездить на зиму в Италию.

* * *

В конце мая 1913 года Кропоткины отправились назад, в Англию. По дороге в Париже Петр Алексеевич провел встречу с группой русских анархистов, рассказав им о своем видении международной ситуации и задач революционного движения. В это время анархистская эмиграция готовилась к предстоящей объединительной конференции, различные группы обсуждали и вырабатывали проекты и предложения – так что нетрудно предположить, что Кропоткин на этой встрече давал товарищам свои советы, развивая свои прежние аргументы.

Во время переезда через Ла-Манш пароходик, на котором плыли Кропоткины, сильно пострадал от шторма. «Соня до сих пор еще не оправилась. Я оправился, разбираю груды книг», – сообщал Петр Алексеевич Марии Гольдсмит из Брайтона[1593]. По дороге он снова простудился и не мог отойти от хвори целый месяц.

Только в июле Кропоткину удалось выбраться в Лондон, где он двенадцать дней работал в Британском музее. Снова вернувшись в Брайтон, он как член секции медицинской социологии был приглашен принять участие в конгрессе Британской медицинской ассоциации, который проходил в этом английском курортном городе. В своем выступлении на секции Кропоткин снова обрушился на евгенические рецепты кастрации и стерилизации, напомнив о том, что к физическому «вырождению» ведут прежде всего неразрешимые при капитализме социальные проблемы, включая нищету и болезни. «Обитатели трущоб, – подчеркнул он, – это резервная армия, без которой британская индустрия не может жить и приносить ту прибыль, которую она дает. Что необходимо – так это уничтожение условий, которые каждый год производят сотни тысяч тех, кого евгеники описывают как "негодных". Практикующие медики это прекрасно знают…» Он призвал бороться с «вырождением» методами социальной гигиены[1594].