Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Письму предшествовал долгий шестичасовой разговор между Кропоткиным и Бертони о войне и антимилитаризме. Обсуждали они и вопрос о возможной грядущей войне между Германией и Францией. И вот тут-то швейцарский анархист, к своему изумлению и огорчению, почувствовал, что позиция старого теоретика изменилась. Бертони по-прежнему настаивал, что главное – это революция. «Революция во что бы то ни стало, даже при условии быть разбитыми, потому что самое худшее поражение – это то, которое постигает нас без битвы или, что еще хуже, сражаясь в неприятельских рядах», – так описывает его взгляд Неттлау. Кропоткин уже склонялся к идее защиты нынешней Франции, еще далекой от революции, от германского вторжения. «Мы расстались глубоко потрясенные разностью наших взглядов, – вспоминал Бертони. – Кропоткин чувствовал, что большинство наших товарищей разделяли мои взгляды, между тем как я был заранее невыразимо огорчен влиянием, которое он будет, несомненно, иметь на некоторых наших друзей, и тяжелыми последствиями, которые его образ мыслей будет иметь на наше движение. К тому же невыразимо тяжело быть в конфликте с человеком, которого глубоко любишь и уважаешь»[1623].

* * *

С началом Великой войны, как называли ее современники, Петр Алексеевич уже ни минуты не колебался в определении своего отношения к происходящему. Во всем виновата Германия, считал он. Настал момент, писал он уже 29 июля Марии Гольдсмит, когда Париж «опять придется защищать от немецких гуннов – Париж и послереволюционную цивилизацию Франции»[1624]. Буржуазная Третья республика была для него теперь революционным завоеванием, которое необходимо отстоять от реакционной кайзеровской Германии. От защиты революции старый анархист перешел к идее защиты демократии. Но именно таково и было официальное обоснование войны правительствами западных государств Антанты, нимало не смущавшихся хотя бы уже тем, что «свободу» они намеревались «отстаивать» в теснейшем союзе с царским самодержавием.

Исследователей и историков отношение Кропоткина к Первой мировой войне интересует, пожалуй, не меньше, чем его современников. В нем чудится какая-то загадка, тайна, требующая объяснения. Почему, с чего вдруг человек, провозглашавший чистоту анархистской доктрины и радикальную неуступчивость по отношению к государству, правящим классам и политической демократии, превратился в защитника демократического «меньшего зла»? Да и «вдруг» ли произошел такой поворот? Исследователи Джордж Вудкок, Иван Авакумович и Мартин Миллер обращают внимание на то, что Петр Алексеевич еще с 1880-х годов обличал экспансионизм Германской империи и видел в ней источник будущей большой войны, следуя в этом за ненавидевшим «Кнуто-Германскую империю» Бакуниным[1625].

Роккер в своих воспоминаниях рассказал о своих беседах с Кропоткиным на эту же тему. Их знакомство состоялось в 1896 году. Во время беседы дома у Петра Алексеевича радушный хозяин, знавший об участии Роккера до отъезда в Англию в анархистском движении Германии, сразу же перешел к обсуждению одной из «любимых» тем:

«Затем наш разговор перешел на Германию. Его очень интересовали условия там, потому что он уже тогда боялся надвигающейся войны. Он был убежден, что правительство кайзера работает в направлении, которое делает войну неизбежной. Он считал, что у других держав не будет иного выбора, кроме как принять вызов Германии. Если начнется война, она принесет, по его словам, ужасную реакцию после нее и потерю значительной свободы, даже если Германия потерпит поражение. Только внутренняя перемена в политической и общественной жизни самой Германии могла спасти Европу и весь мир от этой катастрофы.

Но Германия была в то время консолидированным государством, с несерьезной оппозицией правительству кайзера внутри страны. Средний класс был единогласно империалистическим. Социал-демократическое движение, которое включало почти весь немецкий рабочий класс, было огромным идолом с глиняными ногами, который рухнул бы сразу же, если бы что-нибудь случилось. Кропоткин знал условия в Германии. Он не имел иллюзий относительно влияния здесь маленького анархистского движения»[1626].