Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Большинству задуманных преобразований предстояло, однако же, так и остаться на бумаге. Да и работа с Кукелем подходила к концу. Уже в феврале 1863 года ему было приказано оставить пост и возвратиться в Иркутск. Причиной стало перехваченное Третьим отделением письмо к Кукелю от бежавшего за границу Бакунина. В нем беглец благодарил бывшего помощника Муравьева за то, что тот помог в 1861 году его жене, и неосторожно высказал свое мнение по политическим вопросам так, как будто надеялся найти в нем своего сторонника[237]. Кропоткин очень переживает по поводу отзыва начальника и неведомых «политических» угроз, которые сгустились над его головой: «Какой это человек! Сколько перешло от него денег бедным, сколько небогатым чиновникам, выданных в виде пособия, а по-настоящему из его денег. Когда он ехал, крестьяне выходили на станции, на большую дорогу посмотреть, что это за человек, что жмет руку нашим старикам, нас выслушивает»[238], – пишет он в дневнике.

Отставленному правителю Забайкалья грозил арест, но за него вступился Муравьев. Правда, в Читу его уже не вернули. Кропоткин понимал, что это «похороны целой эпохи», «на которую возлагалось столько надежд»[239]. Разочарование в возможности перемен растет. «По доносу все делается, – сетует он в письме Александру. – Вот каковы дела. Еще и еще сотое подтверждение „либеральности реформ“. И после этого возможны ли „мирные реформы“? Эти слова стали для меня так же противны, как тебе когда-то слово „практичность“»[240].

Тем временем до далекой Сибири доходят сообщения о бурных событиях на востоке Европы. Всего несколько лет назад Джузеппе Гарибальди поднял знамя объединения Италии, и слухи о его походе докатились даже до крестьян России. Теперь же пламя охватило славянские земли – Балканы и Польшу. В Герцеговине в 1861 году вспыхнуло восстание против османского владычества, в 1862-м поддержку ему оказала маленькая Черногория, но проиграла войну. В Сербии произошли бои между сербскими и османскими войсками, вывода которых со своей территории требовало южнославянское княжество. В Царстве Польском, которым Российская империя управляла с 1815 года, уже давно нарастало напряжение. Наконец в январе 1863 года, в ответ на рекрутский набор там вспыхнуло восстание за независимость, распространившееся на часть Литвы и Белоруссии.

Петр Кропоткин внимательно следит за всеми новостями. Он уже жалеет, что уехал в Сибирь и не имеет теперь возможности отправиться на Балканы: «В Сербии нужны руки, и я охотно поскакал бы туда»[241], – пишет он Александру. Но в отношении Польского восстания он, в отличие от брата, настроен более скептически. Прежде всего, Петр не видит в нем настоящей народной войны, которая, как он полагал, должна вестись партизанскими методами. В то же время Петру не хочется идти «против своего солдата»[242]. Казачий «сотник Кропоткин» все еще отождествляет себя с Российским государством, как ни противен ему имперский деспотизм. Еще не написаны знаменитые едкие строки Бакунина: «Настоящий патриотизм, чувство, разумеется, весьма почтенное, но вместе с тем узкое, исключительное, противучеловеческое, нередко просто зверское»[243]. Но будущий анархист уже рассуждает о преимуществах партизанской войны, которую считает самой целесообразной стратегией как для польских, так и для сербских повстанцев[244].

В мае 1863 года Кропоткин ездил из Читы в Иркутск, чтобы доложить о трудностях с началом сплава по Амуру. Прибыв в столицу Восточной Сибири, он сразу же обнаружил, что генерал-губернатор переменил к нему отношение, встретив его весьма холодно. Очевидно, теперь Корсаков, опасавшийся и за себя, считал его «человеком Кукеля», от которого всячески пытался дистанцироваться. В письме к брату Петр сравнивает прежде любезного с ним чиновника с флюгером и называет его «подлейшим холопом»[245]. Новый начальник, присланный в Читу, Николай Густавович Шульман, человек «добродушный и беззаботный»[246], оспаривал почти все проекты Кропоткина, но затем отослал в столицу, где их благополучно положили под сукно… Оставаться в Чите Петру Алексеевичу уже не хотелось, служить адъютантом у Корсакова – тем более.

* * *

Но тут осуществилась давняя мечта: в июне 1863-го Кропоткин наконец отправляется на Амур, чтобы лично надзирать за сплавом речных барж от Сретенска.