Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

26 февраля 1864 года, по предложению Кукеля, назначенного начальником штаба Восточно-Сибирского округа, Петра Кропоткина избрали членом Сибирского отделения Императорского Русского географического общества. И тут же ему было предложено совершить экспедицию в совершенно неизученную часть Северной Маньчжурии – от Ново-Цурухайтуя в Забайкалье до Айгуня, китайского города на Амуре напротив Благовещенска. Предстояло преодолеть путь протяженностью в семьсот верст по неизведанным местам, даже еще толком не нанесенным на карту. Следовало установить, какие народы там живут, есть ли проходимые дороги, по которым можно прогонять скот, снять топографию местности, изучить рельеф и строение гор. В письме к брату будущий путешественник признавался, что еще совсем в этом не разбирается[262]. Что ж, ему предстояло многому научиться, и делал он это с успехом. Проблема, однако, заключалась в том, что исследователю-географу не хватало знаний в области… географии. Поэтому весна 1864 года прошла для Кропоткина за чтением книг и изучением географических карт. Путешествие должно было проходить втайне от цинских властей. Кропоткин понимает, что научно-исследовательские задачи – далеко не главное для начальников, которые организуют его экспедицию. У них совсем другие планы, военно-разведывательные. Кратчайший путь из Забайкалья на Амур и Дальний Восток имел важное стратегическое значение. К тому же молодой офицер подозревает, что Корсаков вынашивает планы завоевания Монголии и новых районов на Дальнем Востоке. «Я уверен, что и при моей поездке имеется в виду эта цель, хотя она и не высказывается, и приняты все меры, чтобы даже заподозрить не могли его ни в чем. Таким образом, в бумагах не остается даже и следа моей командировки». И его начальник Шульман, глядя на карту, говорил Кропоткину: «А вот бы хорошо этот кусочек». Петру Алексеевичу экспансионистские и завоевательные затеи не нравятся: «Это к чему? Разбросаются во все стороны со своими ничтожными силами»[263]. Невольно вспоминается «Песнь о боевых колесницах» великого китайского поэта Ду Фу (712–770):

Стон стоит
На просторах Китая –

А зачем
Императору надо

Жить, границы страны
Расширяя:

Мы и так
Не страна, а громада.

Неужели
Владыка не знает,

Что в обители
Ханьской державы

Не спасительный рис
Вырастает –

Вырастают
Лишь сорные травы[264].

За свою критику императора Ду Фу отсидел в тюрьме, а затем, помилованный, оставил государственную службу. Но Кропоткин о своих сомнениях помалкивает и не спешит уходить, ведь «перед искушением посетить край, в котором ни один европеец никогда еще не бывал, путешественнику трудно было устоять»[265]. Кстати, по версии В. А. Маркина, у сибирских губернаторов во всем этом был и коммерческий интерес. Через разведанный сотником Кропоткиным североманьчжурский путь предполагалось перегонять на Амур стада скота, необходимые для снабжения продовольствием населения Благовещенска. Якобы подсчитали, что при использовании этого маршрута казна сэкономит тридцать пять тысяч рублей серебром ежегодно[266]. Так что на маньчжурском проекте сошлись очень разные интересы.

И пришлось казачьему сотнику Петру Кропоткину на какое-то время освоить профессию разведчика-«нелегала». И пусть стать Джеймсом Бондом или Исаевым-Штирлицем ему не было суждено. Но все же…

В империи Цин он уже раз побывал, посетив пограничный городок Айгунь, и мог оценить риски, так как увидел, что такое китайская тюрьма. Сохранились дневниковые записи об этом: «Нас повели в отдельную хижину; на лавке сидит человек, на шее у него доска дубовая, толщиною пальца в два с половиной, в аршин квадратная, весом полтора пуда, вырез для шеи неширокий, доска сдвинута и заклеена бумагой с печатями и подписями: выйти ему из избы нельзя, доска не пускает. Кушанье стоит, уксус в чашечке. Дают столько, чтобы не умер. "Так спать нельзя?" – "Нет, можно". Вытянули такую дощечку на веревках, на ней что-то вроде подушки. Оказался камешек (из снисхождения), чтобы доска не так давила. "И долго он так сидит?" – "Нет, этот не долго, – три месяца, – он маленько украл. А большой украл – три года". Оказалось, что есть одна доска на двоих, на троих и держат так 3–4–5 лет»[267].