Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

В апреле 1864 года Кропоткин наконец выехал из Иркутска по направлению к границе, на полторы недели задержавшись в Чите. В дневнике, который вел Петр Алексеевич, появляются любопытные этнографические заметки о посещении бурятского ламаистского монастыря-дацана (позднее он посетует в дневнике на притеснение бурят и их религии), о быте местных казаков и кочевников-монголов, об их образе жизни и хозяйственных привычках. О буддистском дацане Кропоткин сразу же опубликует статью в газете[268]. Записал он, между прочим, и такой забавный эпизод: переводчик экспедиции, приехавший из Читы в бурятское селение Чиндант, привез для развлечения стереоскоп и порнографические картинки. «Надо было видеть, в какое удивление и азарт приходила хозяйка, когда я… стал показывать им эти картинки. Первое слово: живая, да какая, королевна, красавица (картина изображала женщину с обнаженными грудями, белую и очень полную). В азарт пришли: приводили мальчишку маленького (лет 12) смотреть картинки, просили показать девушке и т. п. Чувственность здесь страшно развита, оттого люди удивительно рано стареют…»[269] Кропоткин оставил картинки при себе, хотя они его уже не развлекали.

В двадцатых числах мая экспедиция, замаскированная под торговую, вступила во владения Цинской империи. В ее состав, помимо Кропоткина (в роли «купца Петра Алексеева») и четырех казаков, входили также монгол-переводчик, эвенк-переводчик с маньчжурского языка и четверо служителей. Караван состоял из сорока одной лошади на продажу и четырех телег. Для прикрытия везли плис, мануфактуры и другие товары, а также продовольствие. Старшиной каравана считался казачий урядник Сафронов, который и должен был вести переговоры с китайскими властями[270]. Оружия при них не было. «На мне был такой же синий бумажный халат, как и на всех остальных казаках, – вспоминал Петр Алексеевич, – и китайцы до такой степени не замечали меня, что я мог свободно делать съемку при помощи буссоли»[271]. Впрочем, как свидетельствует казачий офицер П. Н. Ковригин, очевидец подготовки этой экспедиции, рассказавший о ней ссыльному революционеру И. И. Попову, не только он, но и сопровождавшие караван буряты и казаки распознали, что «купец самодельный, все приемы и говор у него деланый»[272].

Путь вел через горы и долины на восток, а затем по китайской дороге через высокий хребет Хинганских гор и далее – к Амуру. «Ехали мы нескоро – верст по 30–40 в день. Поднимались со светом, ехали шагом. Я все время делал глазомерную съемку, то есть буссолью определял направление пути, а часами число пройденных верст, и на каждой точке зачерчивал на скорую руку, на глаз нанося окрестную местность»[273], – сообщал Кропоткин брату.

В дороге пришлось обильно угощать спиртом китайских чиновников, периодически проверявших товары каравана и опрашивавших «купцов» о целях их визита[274]. Здесь с ролью радушного купца, готового услужить подарками и угощением, Кропоткин, похоже, справлялся неплохо. Для местных же жителей приезд диковинных «северных варваров» стал чем-то вроде экзотического развлечения. Позднее Кропоткин вспоминал, как целые толпы высыпали на улицы, чтобы посмотреть на русских пришельцев: «…все население деревни теснилось возле нашей палатки, заглядывая вовнутрь и целый час глазея на то, как мы раскладываем огонь, пищу варим и т. п. Женщины с высокой прической, с цветами, с заткнутыми в волосы булавками и „ганзами“ в руках поглядывали на нас с пригорка… Все, что было в Мергене свободного и способного ходить, высыпало на берег посмотреть на невиданное доселе чудо, на варваров с белыми лицами»[275].